Тайны холодных стен
Шрифт:
Через два дня он уже провожал ее на поезд. Элизабет сияла от счастья, и Гарри старался улыбаться тоже, подавляя в себе слезы. Волнение тугими веревками сжимало его нутро, от чего он начинал задыхаться. Минута, десять, полчаса. Он не хотел ее отпускать до последнего момента, пока уже поезд не начал отъезжать. Мужчина держался за девочку как за спасательный круг, боясь утонуть в море одиночества.
И вот она уехала. И звук уезжающего поезда звучал в голове Гарри как похоронный марш. Он становился все громче и громче, разрушая прочную психологическую оболочку. И стоило ей слегка треснуть, как из глаз его рванули первые слезы. Он еще около часа стоял у холодных рельс, закрывая лицо руками. Немного успокоившись, Гарри обтер лицо платком и направился к своей машине.
Дома его ждала тишина и пустота. Не
Дни тянулись подобно жгутам, скрашиваясь редкими письмами дочери из Лондона. Гарри все также работал, постепенно ввязываясь в рутину, что напоминала ему сырое тесто. Хотя казалось, что в его работе это невозможно. Но когда ты работаешь там, где смерть, страх и сумасшествие уже не удивляют, это становится вполне возможным. Постепенно письма от Элизабет приходили все реже и реже. И каждая весточка становилась для разбитого сердца отца маленьким праздником, крохотным визитом дочери домой. Он перечитывал ее письма, слыша ее голос в своей голове, и успокаивался. Девушка рассказывала ему о жизни в Лондоне, о его улицах, о людях, что она там видела. Она буквально говорила ему, что все там иначе. Сложнее, чем в Дарлингтоне. А в последнем письме она писала, что ей удалось получить роль в одном фильме. И Гарри гордился своей дочерью: она поступила так, как он учил всю ее жизнь. Но после этого письма связь прервалась. Отец пытался связаться с ней, но безуспешно. И еще целый месяц Ренделл был как на иголках, рисуя в своей голове страшные картины, которые заставляли его курить снова и снова. Сердце было готово остановиться, когда в один из апрельских дней в его дверь позвонили. Гарри давно не принимал гостей, потому, это его насторожило. Он накинул халат и приготовил свой пистолет, что лежал на тумбе. Подойдя к двери, он заглянул в дверной глазок и увидел там двух полицейских. Гарри спрятал пистолет и открыл им дверь.
— Мистер Ренделл? — Спросил один из офицеров.
— Да. Что случилось? — Сердце Гарри было уже готово разорваться от страха.
— Мы пришли по поводу вашей дочери, Элизабет Ренделл. Ее тело было найдено пару дней назад в одном из парков Лондона. Какие-то подонки, которых мы ищем, напали на нее с целью ограбления. На ней были обнаружены следы борьбы. Она была опознана подругами.
Гарри упал перед полицейскими на колени. Весь его мир рухнул. Не оставив даже ниточки за которую можно ухватиться, хоть какую-то лазейку. Он издал истошный крик, раздававшийся не только в округе, но и глубоко в его сознании, разрушив остатки психологического барьера, выстроенного годами. И державшего его от безумия.
И снова похороны. Как же он мечтал лежать рядом с ней. И в вечном сне гладить ее белокурые волосы и слушать ее мелодичный, красивый голос, едва заметно улыбаясь. Он мечтал о возможности путешествий во времени. Чтобы не видеть завянувший прекрасный цветок, что мог бы стать самым красивым и достойным. Он чувствовал стыд. Ведь Гарри был сильным человеком и учил свою дочь тому же, а сейчас он думал о прекращении жизни. Но он не имел права. Не имел права предавать ее.
Оборачиваясь назад, на свое прошлое, Гарри искренне не понимал Альфреда. Сейчас, когда он смотрел на этого пухлого светловолосого мальчугана, в его голове раздавался звук уезжающего поезда. Такой монотонный, завораживающий, уносящий души куда-то далеко. Этот звук стискивал ему голову, пока тот лежал на кровати в доме графа Альфреда Кобба. Гарри лежал, стирая со своего лица соленые слезы, а они все рвались и рвались наружу. Когда Ренделл, наконец, уснул, время уже было около четырех утра. И сон унес его куда-то далеко, в горы. Он смотрел на солнечный свет, что падал на стены пещеры. И оттуда не было выхода, пещера словно поймала его в капкан. А вокруг люди. Не живые. Они лежали у его ног. Гарри не мог посчитать, сколько их было. Может, сотня. А может, и две.
Гарри тяжело дышал, и судорожно осматривался, абсолютно не понимая где он. Мужчина буквально обливался обжигающе — холодным потом, что стекал с его лба. Спустя минуту, как только он отдышался, все встало на свои места — он находился в комнате, все также в особняке. И это был всего лишь его страшный сон. Очередной.
Гарри посмотрел на часы. Они показывали десять часов утра. Сердце его все еще отбивало бешеный ритм, но уже не от ужаса, что он испытывал, будучи в пещере. Это было что-то другое. Но что это, он пока понять не мог.
Встав с кровати, детектив прошел в ванную и привел себя в порядок. Сегодня предстояло поработать над остальными обитателями дома. Выйдя из ванной, он оделся и тихо проследовал на первый этаж, минуя вновь библиотеку, коридоры и парадную лестницу над которой красовались огромные настенные часы. В доме витала все так же странная атмосфера — тюремная безнадега, тоска, скука. Казалось, что такое настроение может вызвать обычная пасмурная погода, но за окном ярко светило солнце. Со стороны бального зала вновь слышалась музыка. Гарри остановился и прислушался к чарующим звукам, доносившимся оттуда. Он слегка покачивал головой в такт этой мелодии, впадая в транс.
— Сэр? — Раздался позади его робкий мальчишеский голос.
Гарри обернулся. Позади него стоял молодой парень, лет двадцати. Он немного дрожал, смотря на детектива.
— Меня зовут Говард. Я собирался сейчас подняться к вам, мистер Ренделл. Граф приглашает вас в столовую, на завтрак.
— Спасибо большое, передайте графу, что я не могу сейчас, так как у меня много дел. И также передайте, что за ужином я точно составлю ему компанию.
Мальчишка кивнул и, развернувшись, пошел к столовой, негромко отбивая ритм каблуками новых туфель. Гарри еще некоторое время смотрел ему вслед. И как только парень скрылся за дверью трапезной, детектив рванул вперед, в бальный зал, откуда лилась музыка.
Бальный зал представлял собой очень крупное помещение прямоугольной формы с высокими потолками, подпираемыми дюжиной мраморных колон. Свет из витражных окон довольно ярко освещал зал. В его конце размещалась сцена с постаментом для дирижера и места музыкантов, где они и сидели. Дирижер, мужчина средних лет, с густой черной бородой активно управлял небольшим оркестром.
— Нет! — Резко произнес мужчина, и музыканты замолчали, напугано оторвавши взгляд от своих нот. — Рикки, ты женщин любишь? Ты видишь подряд две «си»? Так нарисуй над ними женскую грудь, может тогда ты будешь играть их раздельно. Еще раз, с третьей цифры. — Он постучал дирижерской палочкой по постаменту и вознес ее над головой, как воин возносит свой острый меч над ордой свирепых врагов. Из инструментов вновь заиграла музыка. Гарри подошел немного ближе, в надежде, что его заметят. Но оркестр был настолько увлечен игрой, что даже сирена и свист пуль не могли бы их отвлечь от работы.
Все напряжение этих людей словно передавалось в музыке, их переживания, боль. Звуки музыки пробирали каждую клеточку организма слушающего. Меч воина разил врагов с неистовой силой, какой не обладают обычные люди. Если бы это действительно было оружие, в таких руках оно могло бы сразить целую армию.
Когда они закончили, Гарри зааплодировал. Дирижер неуверенно обернулся, когда обнаружил около себя слушателя, который оценил их старания и улыбнулся.
— О, детектив, доброе утро. — Мужчина спустился с эстрады, чтобы пожать руку Ренделлу. Дирижер оказался немного ниже, чем казалось на первый взгляд. У мужчины было добродушное лицо, с яркими голубыми глазами и волнистые русые волосы. Гарри улыбнулся ему в ответ и пожал руку.