Тайны обучения

Кадзи Таня

– Проходите, Аямэ, – сказал он, не вставая и обращаясь ко мне почему-то на «вы». – Присаживайтесь сюда.

Он показал рукой на кресло. Я просеменила к нему и села, выпрямив спину и положив веер на широкий резной подлокотник.

– Вы выглядите фантастически, – прошептал он в восхищении. – Меня с ума сводит это снежное холодное лицо-маска. А что означает ваше имя?

– Цветок, – ответила я.

– О! А какой?

– Просто цветок, – сказала я, вглядываясь в его светлые, широко раскрытые глаза и подумав, что он не вполне адекватен.

– Я обожаю

белые лилии! – восторженно заявил Павел Николаевич. – А есть у японцев женское имя, которое обозначает лилию?

– Юри, – ответила я.

– Чудесно и довольно жестко! Что-то мужское. Юри! А можно я буду называть вас госпожа Юри?

И только тут до меня стало доходить. Ну, конечно, Павел Николаевич был мазохистом. И ему нужна была госпожа.

«Но почему он не обратится в какой-нибудь салон? – удивилась я про себя. – Хотя, наверное, настоящих профи в этом деле в Москве днем с огнем не сыскать. К тому же он занимает высокий пост. Огласка ему совсем не нужна».

Мне сразу стало комфортно. Я вспомнила, как мы ходили в бар такого направления в Токио. А после я попросила мою преподавательницу Сайюри дать мне специальную лекцию по садо-мазо. Я попыталась вспомнить основные приемы обращения между садистом и мазохистом. Их было немало, и правила оставались неизменными на протяжении вот уже многих столетий. Кстати, как раз многие высокопоставленные чиновники в Японии страдали этой формой отклонения, по утверждению Сайюри. Что, в принципе, было понятно. Ведь японцы стремились к гармонии во всем, и этот перекос в сторону постоянного давления на подчиненных вынуждал к обратному действию.

Пока я обдумывала ситуацию и прикидывала, смогу ли стать настоящей госпожой, Павел Николаевич терпеливо ждал. В принципе, меня это привлекало и забавляло еще в Токио, и я решила попробовать.

– Сидеть и ждать, раб, – холодно произнесла я и с удовольствием заметила, как сильно вздрогнул Павел Николаевич.

– Слушаюсь, госпожа Юри, – прошептал он и сел, скрестив ноги и закрыв глаза.

«Отлично», – подумала я, сняла гэта и босиком вернулась в свою комнату.

Там я неторопливо разделась, но грим смывать не стала, только распустила волосы и тщательно их расчесала.

«Хорошо, что на улице похолодало, и я надела для поездки высокие черные сапоги на шпильке», – подумала я, доставая их из шкафа.

Потом натянула черные чулки, в которых приехала, и надела сапоги.

«Жаль, что боди у меня с собой только красное, – подумала я, оглядывая себя в зеркале. – Здесь бы больше подошло черное. Но кто ж знал!»

Я завязала волосы в высокий хвост и перекрасила губы, зрительно их увеличив. Отступив на несколько шагов, придирчиво осмотрела свое отражение. Красное атласное боди туго обтягивало мою тоненькую фигурку и подчеркивало грудь, ноги в черных чулках и в сапогах на высокой шпильке выглядели длинными и стройными, белое лицо-маска с торчащим над ним хвостом черных волос, с большими, четко прорисованными глазами и крупным алым ртом казалось искусственным и застывшим.

«Нужно

сохранить это выражение и не менять его во время общения, – решила я. – Госпожа в стиле заводной куклы, без чувств и эмоций, холодная и безразличная. Это, должно быть, по-настоящему страшно».

Я взяла кожаный ремень от своих брюк.

Павел Николаевич ждал меня все в той же позе. Я обошла его неподвижное тело, села на стул и спокойно сказала:

– Открой глаза, раб.

Он вздрогнул и посмотрел на меня. Я увидела, как расширились зрачки его светлых глаз и дрожь пробежала по телу. Он, судя по его виду, буквально не верил своим глазам.

– Чего ты так непочтительно пялишься на свою госпожу, раб? – строго спросила я.

– Простите, госпожа Юри, – прошептал он и опустил голову.

– Раздевайся, – сказала я.

Но не смогла добавить никакое ругательство, хотя помнила, что обращения типа «червяк», «мразь», «придурок» и кое-какие похуже очень нравятся мазохистам и возбуждают их.

Павел Николаевич мгновенно снял с себя все, и даже трусы, и остановился передо мной дрожащий и жалкий. Но «нефритовый стебель» уже начал набухать.

– На колени! – более резко приказала я, входя во вкус.

Он рухнул как подкошенный и пополз к моим ногам.

– Пососи каблук, а я позабавлюсь, – сказала я и подняла правую ногу.

Павел Николаевич начал так смешно чмокать, облизывая и посасывая каблук, что я не выдержала и расхохоталась, забыв об имидже куклы. Но сразу приняла невозмутимый вид.

– Хватит, раб! – резко бросила я и выдернула каблук из его рта. – Вставай на четвереньки!

Он тут же принял указанную позу. Его полное белое тело выглядело немного дряблым, ягодицы мелко тряслись. Но «нефритовый стебель» уже был наготове. Я встала с кресла, вытащила из вазы цветок лилии, коснулась его, как указкой, и строго спросила:

– А это еще что такое?! Кто разрешал? О чем это вожделеет мой презренный раб? А?! Я тебя спрашиваю, слизняк!

– Простите, госпожа Юри! – всерьез заплакал он. – Но вы так прекрасны!

Я молча начал хлестать его лилией по ягодицам, но она быстро сломалась. Тогда я выхватила из вазы несколько штук и стала лупить ими по его телу. Увидев разводы, показавшиеся мне красными, я испугалась. Но потом поняла, что это размазалась яркая пыльца цветов.

– Вот тебе, мразь! – приговаривала я, наблюдая, как трясется его тело и с него падают белые продолговатые лепестки. – Получай, скотина!

Он громко застонал и тут же достиг разрядки.

– О, простите, простите, – хныкал Павел Николаевич, ползя по лепесткам за мной. – Я не выдержал! Вы свели меня с ума, моя любимая госпожа!

От раздавленных лепестков шел одуряющий сильный запах. Я почувствовала приступ головной боли. И направилась к выходу из гостиной.

«Ну вот, даже ремень не понадобился», – удовлетворенно подумала я, поднимаясь по лестнице и не обращая внимания на его причитания.

– Я хочу спать! – сурово заявила я, поднявшись на ступень и обернувшись.