Тайны Парижа. Том 1
Шрифт:
— Гонтран, возлюбленный сын мой, последний из рода де Ласи, спи с миром.
За ним приблизился, рыдая, де Фруадефон и проговорил:
— Муж дорогой моей Жанны, прощаю тебе, что ты разбил сердце моего ребенка.
Наконец подошла Жанна. Вздрогнувшая толпа почтительно расступилась перед вдовой-девственницей, брачная ночь которой обратилась в ночь отчаяния…
Жанна уже не плакала; Жанна подошла твердыми шагами. Походка ее была гордая и надменная, точно она шла требовать правосудия, — как это случалось три века тому назад, — у короля Франции и побудить его отомстить
Она близко наклонилась над гробом, как будто хотела поговорить с умершим, и она действительно тихо сказала ему:
— Дорогой Гонтран, если душа твоя носится в пространстве под этими темными сводами, если смерть не обращает в ничто, если ты можешь еще услыхать мой голос, то выслушай меня, дорогой Гонтран, выслушай… Над гробом, где спят твои останки вечным сном, потому что раскаянием ты искупил свои грехи, я клянусь посвятить каждый час, каждую минуту моей жизни преследованию твоих убийц и мести за тебя. Спи с миром, друг: убийцы твои умрут наказанные.
И вдова, склонившаяся для того, чтобы произнести эту страшную клятву, поднялась величественная и сильная.
Жанна постарела на десять лет.
Она должна была сделаться орудием мести справедливо раздраженного Провидения!
XVIII
Три месяца спустя после похорон маркиза Гонтрана де Ласи, в мартовское утро, почтовая карета галопом въехала в Париж через заставу Св. Иакова, проехала по улице того же имени до Сены, обогнула набережную, миновала мост Согласия и остановилась в Елисейских полях около Шальо перед решеткой небольшого отеля, где мы некогда видели сына полковника Леона. На шум подъехавшего экипажа отворилось окно, и через несколько минут из дома выбежал с криком радости старик.
Старик Иов узнал своих господ! Действительно, из дорожной кареты вышли Арман и его отец. Они вернулись из Италии.
Арман ездил искать облегчения своему недугу под теплыми лучами полуденного солнца, и юноша, раньше болезненный и хрупкий, вернулся сильным и здоровым после четырехмесячного отсутствия. Наоборот, полковник уже не был прежним мужественным и властным человеком, со статной и величавой осанкой, энергичным лицом и стальными мускулами. Казалось, он постарел лет на десять.
Болезнь сына, постоянные переходы от надежды к отчаянию разбили этого железного человека; силы его истощились от продолжительных бессонных ночей, немых страданий и отчаяния. Его когда-то черные волосы поседели на висках, губы потеряли правильность очертания, а глаза сделались мрачны и тусклы. Иов едва узнал его.
— Старый товарищ, — сказал ему полковник, — мне часто приходила мысль, что бедный сын мой умрет; я так часто дрожал, чтобы морской ветер, столь опасный для больных, не лишил меня его, что в течение трех месяцев постарел на десять лет.
И железный человек, говоря это, бросил на юношу взгляд, полный восторженной любви.
— Дорогой мальчик… — прошептал он.
— Черт возьми, полковник, зато теперь он оправился и возмужал.
— Ах! — ответил счастливый отец. — Он будет жив, я знаю это… и я хочу, чтобы он прожил
Тень печали пробежала по лицу старого воина, и он сказал:
— Ему надо много денег.
— Мы их достанем.
— Ах! — таинственно заметил Иов. — Быть может, мальчик слишком торопился жить… он наделал очень много долгов!
— Их заплатят, — сказал полковник. — Теперь, черт возьми, наступает неприятное положение для моего общества… Я потребую свою долю… львиную долю!
И в то время, как Арман помогал камердинеру доставать чемоданы из кареты, которая въехала во двор, полковник
прибавил про себя:
— Только бы они не заметили, что я сделался стариком, то есть человеком, которого нечего более бояться! Но он тотчас же выпрямился и прибавил:
— Ради Армана я снова помолодею! Затем, обратившись к Иову, сказал:
— Старик, очень вероятно, что мы снова отправимся
путешествовать.
— Опять! — вскричал удивленный Иов. — Значит, вы опять хотите увезти от меня мальчика?
— Нет, так как ты поедешь с нами.
— Ну, это другое дело, полковник; у старого Иова еще здоровые ноги и глаза, и он может пуститься в путь. А куда мы поедем?
— Очень далеко.
— Э! Да не все ли равно! Хоть на край света.
— Быть может, даже в Америку.
— Чудесная страна!
— Быть может, в Индию… право, не знаю.
— Если мальчик поедет с нами, нам везде будет хорошо. — Однако, — поспешил прибавить полковник, — весьма
вероятно, что мы никуда не уедем. Все зависит от обстоятельств…
— Хорошо! — сказал Иов, угадав, что у полковника есть тайна. Полковник пошел к Арману и повторил ему то же самое.
— Друг мой, я отправляюсь к себе. Сегодня я ночую на улице Гельдер. В первый раз в течение трех или четырех месяцев я разлучаюсь с тобою на целые сутки, но эта разлука будет последней…
— Отец…
— Слушай: тебе очень хочется жить в Париже?
— Нет, если вы уедете отсюда.
— В таком случае, мы, может быть, уедем… Ты узнаешь это завтра. Я приеду обедать к тебе.
Полковник сел в ожидавшую его почтовую карету и приказал везти себя на улицу Гельдер, где его ждали несколько писем.
Неделю назад, приехав в Марсель, полковник разослал членам общества следующий циркуляр:
«Друг мой. Жду вас у себя, в Париже, улица Гельдер, 16 числа этого месяца в восемь часов вечера. Известите меня о вашем пребывании в Париже.
Полковник Леон».
Четыре члена общества «Друзей шпаги» ответили на этот призыв, но полковник не получил извещения ни от Гонтрана, ни от шевалье д'Асти.
— Ого! — сказал он. — Неужели они умерли? Полковник мог узнать о трагической смерти Гонтрана
только от единственного человека, не прерывавшего с ним сношений, — от шевалье д'Асти, но шевалье первый пал во время ужасной дуэли на кинжалах, произошедшей между ним и Гонтраном.
Свидание было назначено в восемь часов, а теперь было только семь. Полковник поспешно переоделся, уселся поудобнее в кресле у камина и начал ждать.