Тайны Парижа. Том 1
Шрифт:
По мере того, как говорил Мориц, лицо Фульмен совершенно преобразилось. Фульмен была именно такой женщиной, о которой мог бы мечтать поэт. Когда глаза ее блестели, в них отражался небесный огонь; она была бледна, нервна и страшно красива; черные волосы ее были необычайно густы, губы алы, как июньские вишни, зубы ослепительно белы; когда она бывала чем-нибудь взволнована, едва заметная морщинка появлялась на ее широком лбу, а розовые ноздри раздувались, дыхание становилось чаще, а грудь подымалась, предвещая бурю.
— Ого! — пробормотал Мориц Стефан. — Мне
— Да, — сказала Фульмен, — я хотела бы встретить такого человека, который взглянул бы на меня равнодушно, даже с презрением, который поднял бы чело среди всех этих склоненных голов и с улыбкой пожал бы плечами в тот день, когда я пожелала бы быть любимой им… Но ты ошибаешься, мой бедный Мориц, мы с тобою поэты, но мы забываем, что все остальные люди угодливы, тщеславны и низки. Того, о ком ты говоришь, не существует.
— Ты ошибаешься, — ответил Мориц, — я знаю такого человека, о котором ты мечтаешь.
— Ты?
— Я! — спокойно подтвердил Мориц Стефан.
— И этот человек молод?
— Молод, красив, умен и… богат.
— О! Мне до последнего нет дела! И… он любит?
— Он таит в глубине сердца сильную, таинственную страсть, предмета которой не знает никто, хотя она и подтачивает его жизнь. Какая женщина — демон или ангел — была причиной того, что лоб его покрылся морщинами? Никому на свете это неизвестно. Но с полгода уже жизнь его сделалась загадкой, и эту загадку я желал бы, чтобы разгадала ты.
— Дорогой мой, — сказала Фульмен, — если бы ты познакомил меня с этим человеком, то я, клянусь тебе, постаралась во что бы то ни стало заставить его полюбить меня.
— Неужели, — возразил Мориц, — ты хочешь, чтобы леди Г. увлекла его?
— Я не буду леди Г…
— Черт возьми! Вот видишь, решение твое уже принято. О! Я знал тебя, моя тигрица, когда хотел навострить твои ноготки, пробудить твою уснувшую ревность, заставить закипеть твою остывшую было кровь. Ты дикая птичка, задремавшая в своем гнездышке и внезапно пробудившаяся при шелесте крыльев, раздавшемся в необъятном небесном пространстве.
— Но кто же этот человек? — прошептала Фульмен.
— Один из моих друзей.
— Где же он?
— У тебя.
— У меня! — воскликнула изумленная Фульмен.
— Да, — сказал, утвердительно кивнув головою, Мориц.
— Теперь?
— Да, теперь.
— Как странно, — пробормотала Фульмен, — у всех сидящих за моим столом веселые лица.
— Ты ошибаешься! Среди них находится человек с бледным, задумчивым лицом, погруженный в самого себя. Но надо быть наблюдательным, видишь ли, чтобы видеть и догадываться обо всем, а все наши друзья слишком легкомысленны.
— Ну, что же, — спросила Фульмен, — ты покажешь мне его, я полагаю?
— Да, но я укажу его тебе чуть заметным знаком.
— Почему?
— Потому что, моя дорогая, бесполезно делать все эти элегантные посредственности поверенными нашей тайны.
Мориц остановился, внимательно посмотрел па Фульмен.
— Знаешь ли, — сказал он ей, — какая самая ужасная, самая сильная страсть у артиста,
— Нет, — ответила Фульмен.
— Любопытство. Я поклялся узнать, какую тайну хранит это глубокое, как бездна, сердце, — и вот почему я хочу отдать его тебе на растерзание. Я предлагаю тебе вступить со мною в серьезную сделку
— Я согласна.
— Идем же, — прибавил Мориц, — я покажу тебе врага. Мы вернемся к твоим гостям. За ужином я спрошу одного из них: «Что вы предпочитаете — херес или мадеру?» Этот человек и будет он!
Фульмен встала, оперлась на руку Морица Стефана и вернулась вместе с ним в столовую.
Гости пили и смеялись; появление хозяйки было встречено взрывом бурной веселости.
— Ну, что ж? — спросили они. — Убедило тебя красноречие Морица, Фульмен?
— Может быть…
И балерина улыбнулась, как бы говоря: «Этот секрет принадлежит только мне и ему».
— Бедная моя Фульмен, — сказал голландский банкир отеческим тоном, — не слушай поэтов: их медовые речи увлекут тебя на красивую и тенистую дорогу, полную цветов, которая ведет, однако, прямо к нищете. Выходи замуж за лорда Г.: у него пятьдесят тысяч фунтов стерлингов годового дохода.
— Против этого банкира ничего нельзя возразить, как против математической истины, — заметил Мориц Стефан.
Фульмен молчала, но через минуту она протянула свой стакан соседу и сказала:
— Я не знаю разговора глупее, как тот, который вертится на свадьбе. Я не знаю, добрые друзья мои, буду ли я называться леди Г., но пока я все еще Фульмен и не хочу, чтобы мой ужин походил на поминки.
— Я думаю, — сказала Мальвина, улыбаясь и выставляя свои белые зубки, — что этот ужин окончится мертвецким пьянством.
— Браво! — вскричал Стефан.
— А у меня, — сказала энженю, — болит сердце, и мне советуют рассеяться.
— Кто говорит здесь о болезни сердца? — вскричала Фульмен.
— Те, у кого его нет, — ответил журналист, — а у кого в самом деле болит сердце, тот не скажет об этом ни слова.
И, протянув стакан молодому человеку, сидевшему против него, которого звали Арманом, он спросил:
— Что вы предпочитаете: херес, которого я прошу вас налить мне чуть-чуть, или мадеру, которая стоит около вас?
При этих словах Фульмен вздрогнула и с любопытством взглянула на человека, к которому относился этот загадочный вопрос.
Это был молодой человек лет около двадцати шести, который до тех пор едва произнес несколько слов, едва улыбался и сидел с грустным выражением на лице. Звали его Арман Леон; он был сын полковника.
Если читатель не забыл ужасную драму, разыгравшуюся между героями «Друзей шпаги», главным действующим лицом которой был полковник Леон, а главной жертвой — маркиз Гонтран де Ласи, то помнит, конечно, нежного и романтического молодого человека, воспитанного полковником с ревнивой заботливостью матери, но которого, однако, отцовская любовь не могла предостеречь от роковой страсти, которую внушила ему госпожа де Сент-Люс и чуть не стоившую ему жизни.