Тайны сибирских алмазов
Шрифт:
Глаза Ивана побелели от ужаса. Расширились, вышли из орбит. И застыли, остекленели.
25. Облава. Взрыв. Бегство Малыша. Подслушанный разговор… Пора, когда выходят на поверхность болотные духи.
Все-таки Заячья Губа не зря родился и вырос в Сибири, – в стране охотников и авантюристов! У него было обостренное чувство опасности, он не упускал из виду ни одной подозрительной детали. И то, что он заметил на дороге (вернее, то, что ему там почудилось), мгновенно насторожило
И он опустился на сырую стылую землю и прижался к ней, стараясь стать неприметным, невидимым.
И вот, едва лишь он лег, – совсем близко, метрах в двух от его лица, – прошуршали по кустам тяжелые солдатские сапоги.
Облава началась!
Мимо Николая прошло, прошуршало много сапог… Судя по всему, здесь собралась вся местная милиция. Облава шла широким фронтом и устремлялась к шахте, к жилому бараку.
«Теперь Ивану – хана, – мелькнула у Николая мысль, – этот глупец спит себе и ничего не ведает… И как же удачно получилось, что я проснулся и вовремя ушел! Ведь это даже представить страшно: что было бы, если б я оказался в бараке… Мне, конечно, везет. Ужасно везет. Да и когда мне, в сущности, не везло!» А в бараке, между тем, происходил такой разговор:
– Что это с ним, а? Портвейн? Он опять не дышит.
– Темнит, сука, притворяется.
– Не похоже. Ты на глаза его взгляни. На глаза! Такие – только у мертвых…
– Значит, не выдержал. Ай-яй… Обидно.
– А все – из-за чего? Из-за динамита. Кто ж это сможет выдержать? И ты понимаешь, лысый черт, что ты натворил?
– А что – я? Я ничего. Хотел, как лучше. Думал, так он быстрей расколется. Кто же мог бы подумать, что он такой подлец; взял вот, да и загнулся…
Иван по-прежнему сидел на лавке, прислонясь спиною к дощатой стене. Только теперь в его позе угадывалась какая-то каменная оцепенелость.
Он сидел, чуть сгорбившись, опустив голову. Широко раскрытые неподвижные его глаза исподлобья смотрели на блатных – и был этот взгляд странно пристален, упорен и как бы даже насмешлив.
А ниже – у его подбородка – дымился запальный шнур.
Шнур почти уже весь прогорел. И ползущий по нему огонек отделяло теперь от динамита расстояние совсем пустяковое, – не более сантиметра.
Малыш протянул было руку, – сорвать этот шнур, погасить огонь… Но внезапно рука дрогнула. Сзади, за его спиною, послышался шум. Хлопнула распахнутая дверь. И чей-то голос прокричал – свирепо и властно:
– Ни с места! Руки вверх!
Несмотря на то, что Малыш выглядел на редкость громоздким и неповоротливым, реакция у него была быстрая; тут сказывалась старая блатная выучка. Да и вообще руки его работали быстрее, чем голова.
И когда раздался за его спиною голос Самсонова, он выхватил кольт. Обернулся и выстрелил из-под локтя. И мгновенно отпрыгнул в сторону, к окну.
Выстрел получился удачным. Малыш с удовольствием отметил, как пожилой, седоусый человек в капитанских погонах вдруг схватился обеими руками за живот. И согнулся – словно бы переломился пополам.
И
А шнур догорел уже до конца. И в следующую секунду ударил гулкий взрыв.
И с грохотом взрыва слились звуки частых выстрелов; это палили оперативники, ворвавшиеся в барак вслед за своим капитаном.
Помещение заволокло густым едким дымом. И в дыму – мельком – увидел Малыш фигуру падающего Портвейна…
И еще он заметил, что та стена, к которой раньше было прислонено тело Ивана, – покосилась, покорежилась. А на полу, среди обломков досок, что-то чернело неясно. Что это было? Может быть, – останки Ивана? Останки человека, убитого за эту ночь дважды?
И больше он ничего уже не мог здесь разглядеть, – ибо ему надо было спасаться, уходить от вражьих пуль… Он вышиб плечом оконную раму. Прыгнул в ночь. Разрядил свой кольт в чьи-то вопящие лица. И побежал, кренясь и прихрамывая.
Малыш хромал оттого, что одна пуля все же успела кусануть его за левое бедро, а другая– обожгла бок…
Раны эти были, вроде бы, не шибко опасны, хотя и болезненны! Пули только задели его, поцарапали, и хоть он и хромал, но бежал весьма резво. Силенка еще жила в нем покуда!
И когда наперерез ему, из кустов, метнулся кто-то, – то он расправился с нападавшим легко, на бегу.
Это все случилось в нескольких шагах от того места, где лежал Николай Заячья Губа.
Николай умел быть, – когда надо, – таким же терпеливым, какими бывают прячущиеся звери.
Он лежал, не шевелясь, почти не дыша. И только чутко вслушивался в ночь. И ему довелось услышать многое… Когда вдали грохнул взрыв, он подивился: гранаты бросают там, что ли? Потом раздалась трескотня перестрелки. Очевидно, около жилого барака произошло серьезное столкновение… Столкновение – с кем? Николай терялся в догадках. Он же ведь даже и не подозревал о существовании Малыша и Портвейна! Ну, а мысль о том, что перестрелку мог затеять Иван, была им решительно отвергнута.
Николай давно был знаком с Иваном. И знал, что тот – несмотря на всю свою любовь к приключениям – является, в сущности, парнем тихим, не злым и не очень решительным.
Вскоре послышался громкий треск сучьев; кто-то бежал, направляясь к дороге. И затем, в кустах, – почти над самой головой у Николая, – произошла короткая яростная схватка.
Послышался хрясткий звук удара. Кто-то застонал протяжно… И один из дерущихся с шумом упал, а другой – пошагал, тяжело топоча, по бревенчатому настилу.
«Кто бы это мог быть? – удивился Николай. – У Ивана походка совсем не такая. Ах, черт, странные вещи творятся на нашей шахте! Что ж, надо будет еще полежать.»
И он осторожно шевельнулся, меняя позу, выпрямляя затекшую ногу.
«Все-таки, здесь я в укрытии, в безопасности, – подумал он с удовлетворением. – И слава Богу, что мусора на болотах не держат собак.»
Малое время спустя, Заячья Губа услышал возбужденные голоса, шум шагов; мимо него прошла большая толпа. Это возвращались на прииск участники облавы.