Тайны смерти русских писателей
Шрифт:
Иными словами, интеллигенты всегда видят неизбежные и тысячекратно выявленные как неизбежные и закономерные пороки власти, осуждают их и в зависимости от своего положения в данной системе государства либо возмущаются, либо оправдывают их. С другой стороны, как «сверхчеловеки» (речь, конечно, идет о «высшей» интеллигенции), они всегда «знают», что надо делать, чтобы избавить общество от этих пороков и зла власти, но, как правило, только в теории, которая на словах выглядит очень привлекательно, а на деле либо не осуществима, либо идеализирована и в действительности несет тем, кого берется облагодетельствовать интеллигент, еще худшую власть, помноженную на великие человеческие муки и страдания. Однако последнее обычно считается неизбежной жертвой, которую обязана принести облагодетельствованная толпа, ибо она просто не понимает, что благодетель
Ю. М. Лотман, как и любой культурный человек, отличный знаток учения Ф. Ницше, тонко отметил, что Радищев вслед за творцами европейского Просвещения одним из первых осознал всеобъемлющую глупость человечества и невозможность изменения положения людей к лучшему посредством обращения за поддержкой к массам или путем их образования. Однако при этом Александр Николаевич, как и весь разумный мир, находился в начале этого постижения, а потому был романтик. Ему не довелось понять, что его последователи подчинены тем же законам природы, что в их среде такое же процентное содержание дураков, что и во всем обществе, что по мере роста их числа будет расти и число дураков в их среде, пока не достигнет оно критической массы, и тогда сторонники его идей обратятся в еще худших монстров, чем его враги, и добро неизбежно станет еще худшим злом. Потому Александр Николаевич, как романтик, с верой в будущее, порочно отстранившись от личного настоящего, пошел путем древних ариев (в лице древних римлян) — он избрал для себя насильственную смерть как месть злодеям (с его точки зрения) и как призыв к народу о возмездии — а вдруг откликнутся! Наивно, глупо, подло… И при всем при том таков был конец светлейшего душой человека, столкнувшегося с природой людского естества и оказавшегося не в силах ее преодолеть. Над злом властвует только время, но оно никогда не исправляет и не учит, оно лишь позволяет обществу догнить до очередного взрыва кровавой, но всеочищающей революции. А затем все начинается по новой…
Глава 3
Кондратий Рылеев, Или Казнить нельзя помиловать (1795–1826)
В Санкт-Петербурге, на Исаакиевской площади, высится всемирно известный шедевр монументального искусства — памятник императору Николаю I. Изготовлен он по проекту создателя Исаакиевского собора архитектора О. Монферрана скульпторами П. К. Клодтом, H.A. Рамазановым и Р. К. Залеманом. Памятник был установлен очень быстро, его открыли уже 25 июля 1859 г., то есть через четыре года после кончины императора.
Туристам обычно говорят, что он славится уникальным инженерным решением: Петр Карлович Клодт (1805–1867) сумел так технически рассчитать центр тяжести скульптурной группы, что впервые в истории конь ее твердо стоит и держит на себе всадника всего на двух небольших опорных точках — на задних копытах, никаких дополнительных подпорок, как на других подобных монументальных произведениях, там нет. Во всем прочем современные искусствоведы памятник критикуют, причем более политически, чем с позиций искусства.
Главный аргумент: Николай I преклонялся перед Петром I и одновременно славился небывалой манией величия, в связи с чем памятник ему установлен на одной оси с Медным всадником с обратной стороны Исаакиевского собора. В чем здесь вина самого покойного императора и откуда взялась история о его «мании величия», вразумительно никто не объясняет, но ось эта не дает покоя уже многим поколениям историков и особенно авторам путеводителей по Северной столице.
Между тем именно идейная составляющая такого местоположения двух знаковых скульптурных символов нашего Отечества необычайно велика. И если Петр I, жестко вздыбив великую державу, залив ее кровью соотечественников и навязав ей власть иноземцев, все же заложил долгосрочные (но, к сожалению, не вечные) основы для процветания Российской империи, то Николай I стал у руля власти в критический период ее истории, когда государство в очередной раз оказалось на краю пропасти, зависло между бытием и небытием и никак не могло найти баланс устойчивого равновесия.
Как ни странно это звучит, но Петру I было гораздо легче, поскольку он стоял в начале новой России. Николаю I ужасно не повезло: именно на время его царствования выпала эпоха окончательного оформления страшной гремучей смеси любого социума — национальной бюрократии и национальной интеллигенции. Эта два неизбежных и жизненно необходимых начала любого общества — власть (хотя и корыстная, и самовлюбленная власть преимущественно жлобов и недоумков, но все же власть, ставящая отприродное зло подавляющего большинства людей хоть в какие-то рамки, позволяющие выживать и продолжать род), с одной стороны, и ум (хотя и сосредоточенный в основном в головах самовлюбленных и словоблудливых фантазеров, которые мало знают реалии жизни, но полагают себя пупом земли, а потому основательно склонны к анархии и разрушительству), с другой стороны, — нигде и никогда не могут существовать раздельно или сосуществовать мирно. Но в России, в отличие от других стран и народов, они почему-то если уж колотят друг друга, то непременно стараются прикончить противную сторону насмерть. И это при том, что интеллигент без бюрократа, равно как и бюрократ без интеллигента — каждый обречен на вымирание, ибо два сапога — пара, а без пары им прямой путь на мусорку.
Есть ли тайна в казни пяти вождей восстания 14 (26) декабря 1825 г. Бесспорно, есть. И весьма серьезная и неожиданная, о ней мало кто говорит и мало кто задумывается. Однако для того, чтобы попытаться вникнуть в саму постановку вопроса, читателю придется непредвзято посмотреть на Николая I и на все семейство Романовых того времени.
Поясню на примере. Легенду о «мании величия» работавшего в течение 30 лет на износ по 16–18 часов в сутки (говоря современным языком: практически без отпуска и без выходных) императора Николая I его обличители конструируют преимущественно на основании двухтомника французского аристократа маркиза Астольфа де Кюстина (1790–1856) «Записки о России» да на нескольких мимоходом брошенных, ни к чему не обязывающих фразочках любимых наших A.C. Пушкина и Л. Н. Толстого. Обширная мемуарная литература современников императора, напрочь опровергающая такую трактовку его личности, в расчет не берется — авторы не столь авторитетны или считаются ангажированными.
Маркиз де Кюстин, широко известный своими гомосексуальными похождениями и не раз битый за это в Европе, в 1839 г. в поисках любви направил стопы в Россию и был глубоко разочарован. В свое время Екатерину II весьма обеспокоила возможная бисексуальность будущего императора Александра I, потому ею своевременно были приняты радикальные меры, и с тех пор гомосексуализм при императорском дворе хотя и не преследовался (вспомним Ф. Ф. Вигеля или С. С. Уварова), но и не приветствовался. Так что отношение к де Кюстину в России оказалось весьма двойственное, а он, по слухам, был влюблен в самого Николая I.
В отместку по возвращении домой маркиз сочинил два тома «Записок о России», переполненные всевозможными инсинуациями, какие только можно было сочинить о нашей стране и о нашем народе. Книга традиционно была с восторгом принята европейскими интеллектуалами. По сей причине и поскольку до революции в России эта книга не издавалась, отечественная интеллигенция, как это обычно и бывает, провозгласила ее шедевром и вершиной истины о николаевском времени, обличением дикости, варварства и затурканности нашего народа. К примеру, русский историк Василий Васильевич Нечаев (1861–1918) без тени сомнения написал: «Добросовестность Кюстина, конечно, стоит вне всяких сомнений»!
Если мы отложим в сторону труды либеральных мемуаристов и всевозможных аналитиков, но почитаем личную переписку Николая I, то неизбежно признаем глубокий ум, совестливость и высокий аналитический талант российского императора. Правда, общепринято определять их как хитрость и коварство «прапорщика» на престоле (от пушкинского: «В нем много прапорщика и немного Петра Великого»). Хотя ум, коварство и хитрость никогда не перекрывали друг друга и в человеке наличествуют обычно сами по себе и даже независимо.