Тайны смерти русских писателей
Шрифт:
Уже из этих строк видно, что братья Романовы видели в восстании декабристов всего лишь внешнее проявление более глубокого и куда более серьезного заговора и рассчитывали в ходе следствия выйти на главных заговорщиков. По мере того как становилось понятно, что сделать это не удастся, следствие стало превращаться в грандиозный аттракцион, призванный, с одной стороны, продемонстрировать истинным организаторам заговора, что династия сильна и в случае новой попытки переворота готова пойти на самые жестокие меры, а с другой стороны, показать всем этим мелким «наполеончикам», что Россия — не Франция, что Романовы — не Бурбоны и что если обстоятельства того потребуют, то власть готова первой начать гражданскую войну и своевременно подавить смуту в зародыше, но в этом случае «наполеончики» заплатят за все по полному счету. Именно последнего и не ожидали те, кого мы сегодня называем декабристами, — красивые эмоциональные высказывания Рылеева и некоторых ему подобных о готовности пожертвовать жизнью ради абстрактной свободы не в счет, — а потому в конечном итоге стали бессмысленными пешками
Урок, преподнесенный России Николаем I: никогда не бояться гражданской войны и начинать ее без смущения, поскольку, если сложились все предпосылки, она неизбежна и непременно будет развязана, только сделают это иные силы и окажется она гораздо подлее, длительнее и кровавее. Урок этот можно назвать классическим, он навечно остался руководством к действию (великим символом чего и является ныне памятник императору на Исаакиевской площади Санкт-Петербурга).
Кондратий Федорович Рылеев относился как раз к тем самым незначительным и невлиятельным лицам в российском обществе. Он родился 18 (29) сентября 1795 г. в имении Батово, неподалеку от Гатчины под Петербургом. Отец его был небогатым помещиком, в прошлом офицером, человеком очень жестоким. Биографы декабриста обычно называют его деспотом. Детей папаша беспощадно сек лозой за малейшую провинность.
Бытует любопытное народное предание о раннем детстве Кондратия: «Оптинский старец Варсонофий рассказывает о матери [47] , которой было открыто будущее ее сына — одного из декабристов, Кондратия Рылеева.
«Когда сыну было три года, он опасно заболел, находился при смерти; доктора говорили, что не доживет до утра. Я и сама об этом догадывалась, видя, как ребенок мечется и задыхается, — и заливалась слезами. Я думала: «Неужели нет спасения? Нет, оно есть! Господь милостив, молитвами Божией Матери Он исцелит моего мальчика, и он снова будет здоров… А если нет? Тогда, о Боже, поддержи меня, несчастную!» И я в отчаянии упала перед ликами Спасителя и Богородицы и жарко, горячо, со слезами молилась.
47
Анастасия Матвеевна Рылеева (ур. Эссен) (1758–1824).
Наконец, облокотившись возле кроватки ребенка, я забылась легким сном. И вдруг ясно услышала чей-то незнакомый, но приятный, сладкозвучный голос, говорящий мне: «Опомнись, не проси Господа о выздоровлении ребенка… Он, Всеведущий, знает, зачем хочет, чтобы ты и сын твой избежали будущих страданий. Что, если нужна теперь его смерть? Из благости, из милосердия Своего Я покажу тебе — неужели и тогда будешь молить о его выздоровлении?» — «Да, буду!» — «Показать тебе его будущее?» — «Да, да, я на все согласна». — «Ну, так следуй за Мной». И я, повинуясь чудному голосу, пошла сама не зная куда. Передо мной возник длинный ряд комнат. Первая, по всей обстановке, была та, где теперь лежал умирающий ребенок. Но он уже не умирал. Не слышно было предсмертного хрипа, он тихо, сладко спал, с легким румянцем на щеках, улыбаясь во сне. Я хотела подойти к кроватке, но голос уже звал меня в другую комнату. Там находился крепкий, резвый мальчик, он уже начинал учиться, кругом на столе лежали книги, тетради. Далее я видела его юношей, затем взрослым, на службе. Но вот уже предпоследняя комната. В ней сидело много незнакомых людей, они оживленно разговаривали, спорили о чем-то, шумели. Сын мой возбужденно доказывал им что-то, убеждал… Следующая комната, последняя, была закрыта занавесом. Я хотела было направиться туда, но снова услышала голос, сейчас он уже звучал грозно и резко: «Одумайся, безумная! Когда ты увидишь то, что скрывается за этим занавесом, будет уже поздно! Лучше покорись, не выпрашивай жизнь ребенку, теперь еще такому ангелу, не знающему зла…» Но я с криком: «Нет, нет, хочу, чтобы он жил!» — задыхаясь, спешила за занавес. Тут он медленно поднялся, и я увидела… виселицу! Я громко вскрикнула и очнулась. Наклонилась к ребенку, и каково было мое удивление, когда я увидела, что он спокойно, сладко спит, улыбаясь, с легким румянцем на щеках. Вскоре он проснулся и протянул ко мне ручонки, зовя: «Мама!» Я стояла недвижимо, словно очарованная. Все было как во сне, в первой комнате… И доктора, и знакомые, все были изумлены происшедшим чудом.
Время шло, сон мой исполнялся с буквальной точностью во всех, даже мелких подробностях: и юность его, и, наконец, те тайные сборища… Когда сын знакомил меня с новым своим другом, я сразу узнала человека, которого видела в предпоследней комнате. А дальше… более не могу продолжать. Вы поймете: эта смерть… виселица… о Боже! Клянусь вам, что это не бред, не больное мое воображение, а истина!»» [48] Надо сказать, что и самому Рылееву впоследствии довелось услышать самые мрачные предсказания о своей судьбе от парижской гадалки, о чем часто поминали его сослуживцы.
48
Непознанный мир веры. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2001.
В шестилетнем возрасте по просьбам матери мальчик был отдан в Кадетский корпус, обучение в котором завершил в 1814 г., то есть
По окончании Кадетского корпуса в чине прапорщика Кондратий Федорович был направлен в действующую армию, в артиллерию. Служба его проходила в Германии, Швейцарии и во Франции, где молодой человек и проникся революционными идеями. Почти сразу по возвращении в Россию для дальнейшего прохождения службы Рылеев был направлен в глухую провинцию, в Воронежскую губернию, в 1818 г. он вышел в отставку, а в 1820 г. перебрался в столицу.
В биографической литературе обычно пишут, что, будучи человеком передовых взглядов, уходом из армии Рылеев выразил свой протест аракчеевщине. Мы можем только порадоваться миленьким розовым стеклышкам очков отечественных романтиков.
Однако подошло время напомнить об одной из самых сложных проблем как мировой, так прежде всего отечественной истории. Образно говоря, сейчас мы пройдем босиком по острию хорошо наточенной бритвы и попытаемся не пораниться, хотя вряд ли это удастся. Дело в том, что писать о декабристах и восстании 1825 г. отдельно от темы российского и европейского масонства — значит либо попусту марать бумагу, либо преднамеренно лгать. Декабристы и масоны не отделимы друг от друга, равно как не отделимы от масонства ни российское дворянство, ни российская монархия — все они есть единая плоть и кровь. Это не мое голословное мнение, это еще в XIX в. было признано историками всех направлений.
Беда же заключается в том, что деятельность масонов во всем мире окутана такой тайной, столь эффектно и экзотично представлена в обширной литературе (прежде всего в литературе о мировом заговоре вообще, о сатанизме и о всемирном господстве евреев, то бишь о жидомасонстве), так запутана в сложнейшем символическом ряде, что, с одной стороны, подобно вожделенной для мух огромной куче свежего навоза, она притягивает к себе мириады пустомель, авантюристов, глупцов и клинически больных шизофреников — ведь конкретики как таковой почти нет, а фантазировать на глобальные, бытие определяющие темы здесь можно до скончания веков; с другой стороны, весь этот сонм псевдоученых и лжегероев слова с их клиническим бредом сделал любой разговор о масонах отталкивающим для огромного числа трезво мыслящих людей; и, наконец, в-третьих, стоит кому бы то ни было серьезно заняться изучением этой темы, как все те же паразитирующие на ней мириады без малейшего смущения объявляют его жидомасоном, маскирующим от людей таинственный мир своих хозяев, и всеми силами стараются как можно шире распространить эту ложь. Вообще настоящим ученым, пытающимся заниматься проблематикой масонства, можно только от души посочувствовать.
Здесь мы коснемся лишь отдельных аспектов деятельности масонов и их теорий и через эту призму попытаемся взглянуть на характер и образ мысли литератора Рылеева. При этом опираться будем на труды признанных специалистов-историков. В частности, я говорю о книге Бориса Башилова [49] «История русского масонства».
Сразу же откажемся от осуждения масонства, тем более от представления его как чего-то инфернального или изначально маниакального, враждебного человечеству и России. Простейший и общеизвестный пример. Родные братья и одновременно масоны Сергей Львович и Василий Львович Пушкины по совету масона А. И. Тургенева отдали юного Сашу Пушкина в созданный для воспитания масонской молодежи Царскосельский лицей (проект был разработан министрами-масонами М. М. Сперанским и А. К. Разумовским), директором которого был масон В. Ф. Малиновский и где преподавали преимущественно братья из масонских лож. Вряд ли все эти люди были приверженцами сатаны или иностранными шпионами, слепыми слугами мировой еврейской верхушки или даже просто заговорщинами, жаждавшими погубить Россию и самодержавие. Такова была мода, таково было веление времени. Да и масоны масонам рознь.
49
Борис Башилов (наст, имя Михаил Алексеевич Поморцев) (1908–1970) — русский писатель, историк, общественный деятель; автор серьезного исследования «История русского масонства». Поскольку во время Великой Отечественной войны писатель стал власовцем, а после войны скрывался в эмиграции, к его трактовке русской истории следует относиться очень осторожно, но нельзя не признать очевидного — в трудах Башилова собран богатейший фактический материал (хотя и недостаточно выверенный). Попытка автора абсолютизировать могущество масонов и представить их определяющей движущей силой в мировой истории, бесспорно, неприемлема. См.: Башилов Б. История русского масонства. М.: МПКП «Община», 1992.
Однако не стоит забывать о природе масонства. Возникнув на рубеже перехода от Средневековья к Новому времени, оно изначально являлось формой борьбы различных политических группировок против любой сильной централизованной власти и имело целью устроение аристократической диктатуры в различных формах ее проявления, в том числе и в виде демократии с ее издревле разоблаченной Аристотелем ложью системы голосования и выборности как якобы наиболее справедливого решения общественных проблем. Со временем масонство переросло в противостояние высшей аристократии и абсолютной монархии и в идею республики как наиболее выгодной элитарной формы правления, перекладывающей ответственность за дела власти на пустоту говорильни.