Тайны советской кухни
Шрифт:
— Ничего, может, ничего, — шептала Лизе соседка Дора. Мама в это время сидела под столом и жевала бахрому скатерти.
— Ничего, ничего, — шептала мама кукле, слизывая с лица слезы. По куклиным глазам было видно, что она все понимает: и про червя отчаяния в мамином животе, и про загадочное папино отсутствие, и про грызущее подозрение, что светлое будущее проходит мимо. Мама гладила куклу и заплетала ей льняные косы, страстно мечтая, чтоб хотя бы ее безмолвной подруге жилось счастливо, богато и весело. Ее осенило. Пока Лиза не видела, она достала ее ножницы. С первого раза не удалось вырезать из скатерти кусок нужного размера, так что она отрезала еще: для кукольной скатерти, для покрывала на
Глава 4
1940-е: Пули и пайки
В выходной день 21 июня 1941 года, в честь официального наступления лета, Лиза наконец перешла от вялого горячего зимнего борща к холодному летнему. В пряном, сладком супе бодро хрустели ранние огурцы и редиска. После короткого похолодания наступил удивительно погожий субботний день. Солнце играло на красных, как губная помада, тюльпанах и нарядных белых лилиях, росших на клумбах Пушкинской площади. Бульварное кольцо пахло петуниями. Девочки в светлых выпускных платьях проплывали по набережным Москвы-реки мимо обнимающихся парочек. Планы на лето, поцелуи украдкой. Сине-белые банки микояновского сгущенного молока — на дачу. Даже бабушки, торгующие в парках газировкой с вишневым сиропом, казалось, помолодели на десять лет. Счастье витало в воздухе, его можно было пощупать. Во всяком случае, так казалось моей маме на субботней прогулке с Юлей и папой.
Наум вернулся — по крайней мере, на время. После его пугающего исчезновения в 1939-м отлучки стали еще дольше и чаще. Однажды утром Лиза села на узкую кровать, которую мама делила с Юлей, и объяснила, кем работает папа.
— Советским шпионом? — в восторге взвизгнула мама.
— Нет, нет! Разведчиком.
Это тоже звучало захватывающе. Чтобы защитить папины секреты от врагов народа, мама и Юля принялись тайно поедать его документы. Они рвали бумаги до состояния конфетти, размачивали в молоке и с сознанием долга жевали горсть за горстью. Они чувствовали себя героями, пока Наум, обнаружив, что они слопали сберкнижку, не пришел в бешенство.
Теперь девочки понимали: если папы нет, значит, он в другой стране. Они знали, откуда им привозят подарки. Провальная финская кампания зимы 1940-го обернулась кровавой баней. Русские вернулись с войны жестоко побитыми, но завладели стратегически важным участком ледяного Ладожского озера. Ларисе с Юлей эта война принесла роскошную коробку финского масляного печенья. Ярко-желтые шарфы из тонкого хлопка достались девочкам в качестве трофеев после безобразной советской оккупации Эстонии в июле 1940-го. Из разведмиссии в Стокгольме Наум привез небесно-голубые пальто с меховой оторочкой, как у принцесс. Его профилем были Скандинавия и Балтика. Про бесцеремонный захват земель он не рассказывал.
Теперь они жили вшестером в двух комнатах в композиторском доме. Из Одессы приехал овдовевший Лизин отец. Он ночевал, громко храпя, в гостиной вместе с девочками. Дедушка Янкель был тих и услужлив. Старый еврей-коммунист, ударник на пенсии ненавидел Талмуд и с отвращением относился к Библии. Мама любила дергать его за клочки тонких волос на макушке, когда он, сидя на кухне, в который раз переписывал в тетрадь «Краткий курс истории ВКП(б)». Этот сталинский партийный катехизис дедушка знал наизусть.
Сашка, их маленький братик, был шумнее. Лиза родила его в мае, когда Наум был в Швеции. Лежа в роддоме, она увидела, как медсестра
В ночь на воскресенье, 22 июня, Сашка не плакал, а дедушка не храпел. Но маме все равно плохо спалось. Может быть, она переволновалась оттого, что завтра пойдет в цирк и увидит знаменитого шимпанзе Микки. А может, дело было в грозе, разразившейся после десяти вечера. Мама беспокойно дремала, но то и дело просыпалась и видела, что Наум сидит, скорчившись у коротковолнового латвийского радиоприемника VEF. Радио мигало зелеными огоньками, слышались нерусские голоса… «Хэллоу… Би-би-си…» Под эти звуки мама наконец уснула.
Наум, стиснув кулаки, приник ухом к приемнику. Чертов VEF! Если бы не спящие рядом девочки, он разбил бы его вдребезги. Было раннее-раннее воскресное утро. Шипящий от помех иностранный голос сказал то, о чем Наум и его начальство месяцами твердили с почти безнадежной уверенностью. Неделю назад он упаковал чемодан. Почему не звонят из штаба? Почему он должен скрючившись слушать шипение и завывание приемника, когда сам же докладывал, что на новом балтийском рубеже Советского Союза уже год наблюдается опасная активность? Военных профессионалов ошеломило сообщение ТАСС от 14 июня. В нем опровергались слухи о возможном нападении со стороны нацистской Германии, с которой был подписан Пакт о ненападении. Но указание опубликовать такое заявление исходило от самого вождя. Некоторые военачальники были в отпуске, другие пошли в оперу.
Несколькими часами ранее, вечером, в кремлевском кабинете Сталина собралась небольшая группа мрачных людей. Там был и руководитель ведомства, где служил Наум, нарком ВМФ адмирал Кузнецов. Он привел с собой капитана Михаила Воронцова, давнего знакомого моего дедушки (который через несколько месяцев станет его прямым начальником). Воронцов только что прибыл из Берлина, где служил военно-морским атташе. Он предостерегал: Гитлер может вторгнуться в любой момент. Подобные предупреждения Сталин слышал уже несколько месяцев подряд. Он отвергал их с негодованием, даже с яростью. Что характерно, встреча началась без нового начальника Генштаба, генерала Георгия Жукова.
Однако знаки были слишком грозные, игнорировать их не получалось. Диктатор был заметно встревожен. Около восьми вечера из наркомата обороны позвонил Жуков: немецкий перебежчик, перейдя границу, сообщил, что на рассвете начнется атака. После полуночи он позвонил снова: другой перебежчик это подтвердил. Сталин нехотя разрешил объявить повышенную боевую готовность, хотя и предостерег, чтобы не отвечали на немецкие «провокации». А также приказал расстрелять последнего перебежчика как дезинформатора. Вождь, обычно страдавший бессонницей, в эту ночь, должно быть, крепко спал на своей даче. Потому что Жукову, позвонившему на рассвете, пришлось целых три минуты ждать у телефона.
— Немцы бомбят наши города! — сообщил Жуков.
На другом конце провода тяжело дышали.
— Вы понимаете, что я говорю?
Вернувшись в Кремль, Сталин выглядел подавленным, угнетенным, его рябое лицо осунулось. Он отказался обратиться к народу, поручив это наркому иностранных дел Молотову, который сильно заикался. В гитлеровской операции «Барбаросса», самом массивном военном вторжении в истории, была задействована трехмиллионная немецкая армия, подкрепленная силами государств Оси. Операция, раскинувшаяся от Балтийского моря до Черного, фактически стала для СССР неожиданностью.