Тайны третьей столицы

Шеремет Иннокентий

«Нет, — подумал Быков, — пока я не узнаю, что на этих дисках, я их никому не отдам. Хотите жить по сволочному? Имеете право. Но без меня. Вы, как хотите, а я даже дуракам веревку намыли­вать не собираюсь».

— А что, это у вас везде так? — спохватился он, конкретизируя свои переживания. — Чтобы к врачу, или к чиновнику попасть, надо с ночи оче­редь занимать?

— Конечно, - заверил Зиновий.
– Потому как не они для нас, а мы — для них. Такой у нас поря­док ЧАМ установил.

— А если, допустим, в

садик надо ребенка устроить?

— Что «в садик»? — не понял Семеныч.

— Ну, тоже очередь с ночи занимают? Семеныч пожал плечами, а Зиновий сверху

просветил:

— А как же еще? Конечно! У моей бабы под­руга в детсаде работает, так она этих бедняцких мамок прям ненавидит. И ведь если им помощь без очереди и унижений будет, они ж еще и других детей нарожают. А кому надо, чтоб нищету плоди­ли? Потому-то все так и устроено: одним в морду дадут, другим — в душу плюнут, а третьи сто раз подумают, прежде чем работать. Или тем более — рожать.

Женский тверезый базар

Лишней информации не бывает. Это еще Мен­делеев вывел. Еще до своей знаменитой, но непо­нятно для чего и кому нужной, таблицы.

Так и у Быкова выходило. Вроде бы никчем­ное старческое нытье Семеныча и Зиновия сущес­твенно ему помогло. Из него следовало, что если Рита собирается устраивать племянников в детса­дик, ей нужно в районо идти не утром, а — ночью. Чтобы очередь занять, и хотя бы на прием попасть. А, следовательно, и ему надо поспешить.

Быков легко нашел указанный женой Зино­вия главный ориентир: огромную и великолепно содержащуюся башню налоговиков. Глядя на ши­карную кованую решетку вокруг нее, сразу стано­вилось ясно, кому на Руси жить хорошо. И очень хотелось разбудить тех, кто дрых, доверчиво отдав последнее на налоги. Разбудить и сказать, какие они все-таки болваны. Жизненной сути это не из­менит, так хоть, похулиганив, душу отвести.

Свернув с широченной Московской на тенис­тую и узенькую Хомякова, застроенную приземис­тыми серыми трехэтажками, Василий сверился с коряво нарисованным планчиком, нырнул в арку и остолбенел.

Весь двор был забит женщинами. Тетки всех возрастов и комплекций прогуливались, куксились и гомонили около мрачного, обшарпанного, серого двухэтажного особняка. На сплошь зарешеченном первом этаже табличка: «Отдел образования адми­нистрации Верх-Исетского района».

Он-то наивный, радовался, что догадался с ве­чера устроить засаду, дабы выявить Маргариту Ахметзянову, когда она зарегистрируется в очереди. Быков помнил, как в советские времена стояли за мукой и за коврами, и порядки знал. Размечтался. Тут тебе не СССР.

В Екабе мамаши и бабули встают очередь аж с утра намедни!

Стоят — в полном смысле, ибо сесть просто негде.

Несколько лавочек на зачуханной детской площадке плотно забиты сидевшими

«в елочку» бабами.

Остальные стоят, бедолаги. Чтобы у выбран­ных ими же чинодралов вымолить местечко для своих детишек. Чтобы эти детишки не лазили по квартиркам этих чинодралов, не мочились в их, охраняемых ментами подъездах, не царапали крат­кими точными словами их глянцевые иномарки, отполированные за счет казны. Чтобы не беспоко­или их, чинодральских отпрысков, убаюканных в спецсадиках за счет той же казны...

Короче, стоят налогоплательщицы и матери, чтобы попасть на прием и покланяться, поунижаться, дабы дети их были под присмотром. Пока их родители вкалывают на те башни и дворцы, в которых засели неусыпные мытари.

Ах, какой шикарный детский садик находит­ся возле дома по Сурикова 40, в котором жил Бы­ков. Он смотрел на него с балкона: кусочек тихого зеленого рая посреди города. Со всеми радостями и удобствами. С отношением к каждому ребенку, как к личности, которой предстоит владеть миром.

Особый садик для детей особых родителей. Которые в очередях не стоят. К которым как раз и стоят эти самые очереди.

Чтобы стать незаметным и не выбиваться из толпы, надо с ней слиться. И Василий получил но­мер на левую руку — 137-й. Записывала его милая женщина с той терпеливой усталостью в глазах, которой отличаются деятельные натуры. Тех, кто знает: сам себе порядка не организуешь — будешь давиться в свалке.

— Знаете, молодой человек... — сказала обще­ственница. — Вы, наверное, зря. Предупреждали: примут не больше двадцати человек.

– А мест сколько?

— Кажется, восемь.

— Меня жена просила знакомую найти. Она должна быть у вас в списке. Маргарита Ахметзянова. Посмотрите.

Ахметзяновой в списке не нашлось.

— Ой, может, она по мужу фамилию назвала? Посмотрите еще: Пилипенко Эльвира?

Пилипенко — фамилия сводной Ритиной сес­тры — нашлась. Под номером шестнадцать. Теперь надо было ее отыскать во дворе. Быков стал про­гуливаться в толпе, прислушиваясь к разговорам, и вглядываясь в лица. Фото Ахметзяновой он не имел, но как доложил обстоятельный Димон, Рите на вид около двадцати трех, у нее светло-русые волосы, нос уточкой и глаза чуть навыкате. Не Бог весть, какое описание, но лучше, чем ничего.

Светленькая костлявая дамочка с нервным лицом жаловалась подружке на жену- брата, юную особу, у которой руки не из того места растут. И варить-то она не умеет, и стирать то она не стирает. Брат с работы приходит усталый, как собака, и на­чинает по дому колготиться, а эта барыня, видите ли, целый день с ребенком улюлюкает. Племянни­ка нужно срочно в детсад устроить, но жена брата сама не может стоять. У нее плоскостопие и нервы. Приходится ей за нее. Пусть эта стервоза хоть рабо­тать пойдет, и слезет с шеи замотанного брата.