Тайны Васильков, или мое нескучное лето
Шрифт:
— Да? — Степан Пантелеевич смотрел на меня с интересом. И еще мне показалось, что он был немного удивлен. Не шокирован, не возмущен, а именно удивлен, как будто что-то было не совсем так, как должно было быть.
— Ее задушили как раз в ту ночь, когда этот… это… когда пытались задушить меня.
Вот эта новость его совсем не удивила.
— А откуда вы об этом узнали? — спросил он.
— Ко мне приходили милиционеры. Но я тогда уже знала. Мне Серый сказал. Они показывали мне фотографию. Я ее не знаю. Никогда
— Я подозревал, что произойдет что-то безумное, — задумчиво произнес Орлиный Глаз.
— Безумное, — повторила я.
Мы замолчали. В тишине было слышно только громкое тиканье старых часов.
— Ваня должен скоро придти, — зачем-то сказала я.
— В данный момент его присутствие вовсе не обязательно, — отозвался Степан Пантлеевич. — Хотя должен отметить, что Иван — довольно интеллигентный молодой человек. Это редкость в наши дни, — он хитро посмотрел на меня.
Я удивленно кивнула. Он что, собирается говорить со мной о Ване?
— Я хочу, чтобы вы взглянули на это.
Глаз достал из внутреннего кармана пиджака фотографию и протянул ее мне. Я смотрела и ничего не понимала. Круглая железка, цветочки, листики… Да это же моя пуговица! Только огромная. Я подняла глаза и увидела, что Степан Пантелеевич внимательно за мной наблюдает.
— Моя догадка подтвердилась, — произнес он.
— Какая догадка?
— Когда я увидел эту пуговицу, то сразу подумал, что это и есть ваша пропажа.
— Но… откуда это? Где вы ее нашли? И зачем сфотографировали?
— Это не я ее нашел, — сказал Орлиный Глаз. — Она лежала в кармане убитой девушки. А сфотографировали ее следователи, с одним из которых я хорошо знаком.
— Моя пуговица, — прошептала я. — Лежала в ее кармане? Это… это ужасно.
— Ничего такого уж ужасного в этом нет, — сказал Степан Пантелеевич. — Но это наводит на определенные размышления и подтверждает некоторые мои выводы.
— Выводы? Вы можете делать какие-то выводы? — я была поражена до глубины души.
Лично мне все происходящее представлялось невероятно запутанным, неправдоподобным и жутким нагромождением событий. Какой-то лабиринт из множества нитей, не связанных, но плотно переплетенных между собой.
— Вы тоже можете, — произнес Орлиный Глаз.
— Н-нет, — кажется, заикание начинает входить в привычку. — Я не могу. Я ничего не понимаю. Абсолютно ничего. Может, чаю?
Я вскочила и бросилась на кухню. Если я буду делать что-нибудь вполне обыденное и привычное, то, наверняка, почувствую себя лучше.
— Не стоит утруждаться, — сказал мне вдогонку Степан Пантелеевич. — Я зашел буквально на пару минут, только для того, чтобы показать фотографию.
Я зажгла газ и поставила чайник на плиту. Потом я распахнула дверцы посудного шкафчика и застыла, не в силах вспомнить, что мне нужно взять.
— Но раз уж я здесь, — продолжал
— Конечно, — сказала я и закрыла дверцы шкафчика. — А мне можно с вами?
— Не вижу для этого никаких препятствий.
И мы отправились в обход бабушкиных владений. В гостиную мы больше не заходили, так что остались две спальни, библиотека и ванная. Мы также заглянули в кладовку и на минуту вышли на веранду. Орлиный Глаз двигался неторопливо и уверено, при этом не произнося ни слова.
— Ну что? — спросила я, когда мы вернулись на кухню.
— Действительно, — сказал он. — За эти шесть лет практически ничего не изменилось. Правда, в тот, последний раз я был только в гостиной… Но мне приходилось бывать и в других комнатах.
Я ждала продолжения, но оно не последовало. Степан Пантелеевич церемонно попрощался, надел шляпу и вышел, сказав напоследок, что мы с Ваней должны непременно к нему заехать около девяти часов вечера.
— Зачем? — спросила я.
— Чаю попьем, — сказал Степан Пантелеевич и еле заметно подмигнул мне левым глазом.
— Чаю, — разочарованно повторила я.
— А к чаю, я надеюсь, будет кое-что очень для вас интересное.
Я вздохнула.
— В чем причина вашей печали? — спросил Орлиный Глаз.
— Во всем, — сокрушенно произнесла я. — Но больше всего в том, что вы все равно не скажете, что же это будет, даже если я спрошу…
Степан Пантелеевич улыбнулся и спустился с крыльца.
— Выше голову, Катерина Андреевна, — сказал он, уже на ходу. — Скоро вы увидите, как эта непроглядная тьма рассеется под яркими лучами солнца…
Все-таки он иногда странно разговаривает, этот Орлиный Глаз.
Я вышла из состояния задумчивого оцепенения только минут через двадцать после его ухода, да и то потому, что пришел Ваня.
Глава 22, в которой речь снова заходит о прозвищах
— Список, — сказала я.
— Что? — не поняла Ваня.
— Я забыла показать ему наш список.
— Глазу?
— Да, — я кивнула и посмотрела на кресло, в котором сидел Глаз.
— Он приходил? — спросил Ваня, проследив за моим взглядом.
— Приходил. Приносил фотографию и звал в гости. В девять вечера.
Я довольно точно пересказала Ване наш разговор.
— Теперь мне по-настоящему страшно, — сказала я.
— Теперь это настоящий детектив, — сказал Ваня с непонятной интонацией, усаживаясь в то самое кресло, где недавно сидел Степан Пантелеевич.
— Почему?
— В настоящем детективе обязательно должно быть убийство, — объяснил Ваня.
— Да, — согласилась я. — И не должно быть любовной линии.
— Кто это сказал? — возмутился Ваня.