Тайны Васильков, или мое нескучное лето
Шрифт:
Фингал был замечательный. Лиловый в середине, желтый по краям… Красота, одним словом.
— Хочешь, я его тональным кремом замажу? Будет почти не видно.
— Может, мне еще губы накрасить, чтобы отвлекали внимание? Тогда точно никто про фингал не спросит…
— А что, идея! — обрадовалась я и сделала вид, что иду за помадой.
— Стоять! — скомандовал Борька. — Фингалы, как известно, только украшают мужчину.
— По-моему, шрамы… Ну да ладно. Надеюсь, Белке понравится, а Алинка не испугается.
— Белка — это… которая племянница?
— Ага.
— Тут грабли есть? — спросил Борис.
— Грабли? Есть, наверное… А зачем тебе?
— Где они обычно лежат?
— Не знаю. Я их в глаза не видела.
— В общем, так. Скажем, что я вчера в темноте наступил на грабли.
Я захихикала.
— Классно. Ты — просто герой. Герой анекдота. О тебе теперь в Васильках легенды будут слагать.
— Ну и на здоровье. Роль клоуна мне вполне по вкусу.
— Не клоуна, — поправила я, — а городского идиота.
— Тем более, — сказал Ваня и мы пошли.
Баба Груша, действительно, ничуть не удивилась при виде Бориса. Соседки ей уже наверняка доложила о появлении в Васильках нового дачника. Но фингал оказался для нее новостью, значит, ночью никто ничего не слышал. Версия о граблях прокатила на ура, правда, Белка смотрела недоверчиво. Я ей подмигнула, а потом, когда баба Груша увела Борьку в дом, рассказала всю правду без прикрас. Она смеялась и одобрительно качала головой.
— Представляю твои эмоции, когда ты поняла, что доблестный рыцарь Ваня приволок на своем плече твоего собственного брата.
— Насчет эмоций ничего не скажу, но помню, что я хрюкала.
— Хрюкала?
— Ага. Хотела смеяться, но почему-то получался какой-то поросячий звук.
На крыльцо выбежала Алинка.
— Баба Груша говорит, чтобы вы шли есть жареную картошку, — сказала она.
— Мы сейчас, — отозвалась Белка.
Алинка спустилась на одну ступеньку и уселась на крыльцо.
— А можно я не буду? — заискивающе спросила она.
— Что не будешь?
— Жареную картошку есть.
— А что ты будешь? — спросила Белка.
— Я просто посижу с вами и посмотрю на этого смешного дядю с фиолетовым подглазником. А потом баба Груша обещала блинов напечь.
— Ладно, — согласилась Белка. — Не хочешь, не ешь. Я, между прочим, тоже совсем не голодная.
Через два часа я привела домой под завязку набитого блинами Бориса.
— Уф, — сказал он, отдуваясь и усаживаясь в кресло.
— А ты думал, — я уселась напротив него в кресло-качалку и начала раскачиваться.
— Чего мы ждем? — спросил Борька.
— А с чего ты взял, что мы чего-то ждем?
— Не знаю. У тебя лицо, как на вокзале.
— Чего?
— Такое лицо бывает, когда все готово, чемоданы сложены, билеты проверены, а поезд еще не пришел.
— А, — говорю я. — Понятно. Но, по-моему, поезд уже пришел.
Я услышала тяжелые Ванины шаги на веранде.
— Наконец-то, — сказал Борька, вставая ему навстречу. —
Ваня надел бейсболку, которая полностью закрывала шрам на лбу.
— Спасибо, что удачно выбрал место, — подмигнул ему Ваня. — Ну что? — спросил он, глядя на меня.
— Что — что?
— Поехали?
— Как скажете, сэр.
— Очень рад, — сказал Степан Пантелеевич, пожимая руку Борису. — Три головы хорошо, а четыре — это уже квартет.
Он совершенно проигнорировал синяк под борькиным глазом и шишку с царапиной на Ванином лбу. Ваня, мгновение поколебавшись, снял бейсболку, когда мы вошли в дом Глаза. Видимо, из мужской солидарности. Ванина шишка была почти такая же красивая, как Борькин фингал, даже еще красивее, потому что находилось ровно посередине лба, не нарушая симметрии. Степан Пантелеевич был необычайно оживленным, я бы даже сказала, радостным. Он провел нас в гостиную и жестом предложил садиться.
Мы расселись в кресла и на диван и уставились на него в напряженном ожидании. Степан Пантелеевич взглянул на часы и вышел.
— Старик совсем не изменился, — задумчиво произнес Борька. — Я видел его лет десять назад, и выглядел он тогда абсолютно также.
— А чего ему меняться, — сказала я. — Он же уже старый.
— Куда это он подевался? — задал риторический вопрос Ваня.
— Наверное, пошел чайник ставить, — сказала я.
— Сколько можно чай пить? — недовольно пробурчал Ваня. — Только и делаем, что чай пьем.
— Это ты зря, — возразила я. — Чай у Степана Пантелеевича необыкновенно вкусный. Все время забываю спросить, что за сорт. Что-то постоянно отвлекает от этой мысли.
Борис молча озирался по сторонам, разглядывая старинную мебель, картины в овальных рамках и кованую люстру с лампочками, стилизованными под свечи. Странно, что сегодня Степан Пантелеевич усадил нас в гостиной. Обычно все наши заседания проходили в его кабинете, и гостиную мы видели только краем глаза. Может быть, это потому, что нас стало больше? Или это означает, что сегодня — просто светский визит и делами мы не занимаемся?
Я встала и подошла к окну. То, что я там увидела, меня просто потрясло. Никогда бы не подумала… Неужели Орлиный Глаз сам всем этим занимается? Окно выходило в огород, расположенный за домом. Этот огород вполне мог претендовать на то, чтобы его взяли и целиком перенесли на какую-нибудь выставку малых агрономических форм. Это был не огород, а просто картинка: безупречные грядки с ровными параллельными рядами моркови, редиски и еще каких-то корнеплодов, линии молодого укропа, петрушки и салата, кусты помидоров, привязанные к деревянным колышкам зелеными ленточками, грядки огурцов, кабачков и тыкв, тоже очень аккуратные, несмотря на склонность этих культур к беспорядочному разрастанию. И все это — небольшое, даже миниатюрное, этакий небольшой островок геометрического порядка посреди буйных зарослей разросшегося кустарника и подступающего к забору леса.