Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5
Шрифт:
— Но если она действительно сбежала, то куда?
— Не знаю, и, кроме того, мне все равно. Мне хватило собственных сбежавших жен, — добавил он с горечью, скривив рот. Бывшая жена оставила Стокера умирать на Амазонке, а затем протащила его имя через помойную канаву, чтобы выиграть развод. Я хорошо понимала его нежелание вовлекать себя в беды другого брака.
Он продолжал:
— Не удивился бы, если она живет где-то в Аргентине с мужем-фермером и семью детьми. В конце концов, это самое простое объяснение.
— Бреешься бритвой Оккама[15] в эти дни?
— Всегда. Сколько невест поддается
— Довольно жестокая уловка! Так сыграть с бедным Малкольмом, если это правда, — возмутилась я.
— У меня есть собственный опыт женской жестокости.
— Как много ты знаешь о Малкольме и других?
Он смотрел в огонь.
— Не могу сказать, что знаю много о ком-либо из друзей Тибериуса. В последний раз, когда он был здесь, я был немного занят в Бразилии, — аккуратно намекнул он, вскользь напомнив, что оправлялся от опасных для жизни травм, брошенный неверной женой. Последующие три Стокер провел года большей частью под влиянием крепких напитков и женщин сомнительной добродетели. Иначе говоря, его утешением было дно — как бутылок, так и шлюх. У меня была возможность испытать злобу бывшей Кэролайн Темплтон-Вейн благодаря нашему недавнему набегу на искусство дедукции.* Я содрогнулась от воспоминаний и решила вернуть разговор в прежнее русло
— Тем не менее, это интересная головоломка.
— Если у тебя есть хоть пол-унции смысла, ты оставишь все как есть, — рекомендовал он мне необычно суровым тоном. — Тебе не нужно играть в эту игру только потому, что Малькольм хочет, чтобы ты играла.
— Игра! Я не думаю, что такой запрос можно назвать игрой. Человек явно растерян и нуждается в ответах.
— Лучше позволить мертвым покоиться в их могилах, — сказал Стокер.
— Ты был достаточно заинтересован, чтобы сегодня в таверне слушать сплетни о ее исчезновении. Кроме того, минуту назад ты сказал, что она сбежала, а теперь называешь ее мертвой. Прими решение: она своенравная невеста или жертва убийства?
— Она — не моя забота, и если ты умная, то поступишь так же.
— О, уходи прочь и прекрати командовать. Я уже говорила тебе, ты не должен быть здесь.
— О да. Репутация бедного брата Тибериуса, — сказал он ехидным тоном.
— Не забывай тот факт, что моя собственная репутация будет разодрана в клочья.
Стокер бросил на меня насмешливый взгляд.
— Твоя репутация никогда не беспокоила тебя раньше.
Я отвернулась, чтобы не встречаться с ним взглядом.
— У тебя плохое настроение, а я устала. Ты сказал все, что хотел сказать?
— На самом деле, я пришел, чтобы извиниться. Я уже извинился перед Тибериусом.
Я подняла бровь.
— Ты извинился? По собственной воле? У тебя температура? Должна ли я позвать кого-нибудь?
Стокер устало провел рукой по лицу.
— Продолжай. Я заслужил еще сотни таких же уколов.
Я повернулась к нему, почти обеспокоенная.
— Ты сокрушен и разумен. Мне это не нравится.
Он пожал плечами.
— Просто искренен. Я действовал опрометчиво, приехав сюда без приглашения и ввязавшись в вашу маленькую эскападу. Тибериус всегда умел подталкивать меня. Не знай я его лучше, решил бы, что он хотел, чтобы я приехал. Но он это отрицает.
— Вы с Тибериусом говорили?
— Не очень успешно. Он все еще безумно
Я закатила глаза.
— Я могу справиться с его намерениями на мой счет, и даже если бы не могла, это не твое дело.
Стокер долго молчал, и я отдала бы часть своей души, чтобы узнать его мысли. Мои собственные мысли были столь беспорядочны, что я не доверяла себе. Это его запах, лениво думала я. Всякий раз, когда он был рядом, я вдыхала аромат кожи, меда и что-то еще — неопределимое, но свежее и острое, как ветер с моря.
Я повернула голову, в который раз изучая знакомый профиль: гордую горбинку носа, длинную элегантную линию челюсти. Прядь черных волос упала ему на лоб, завиваясь почти над самыми глазами. Воротник был расстегнут, пульс медленно, ровно бился в дупле у основания горла. Руки Стокера лежали на подлокотниках кресла, сильные, способные руки, не раз удерживающие мою жизнь. Руки аристократа, прекрасной формы с длинными, сужающимися пальцами; и в то же время руки рабочего, тяжелые от мозолей и с широкими ладонями. Эти руки никогда не подводили меня.
Я снова посмотрела, как пульсирует вена у его горла, и услышала эхо в моих собственных ушах. Я сглотнула, мои губы приоткрылись. Теперь я поняла. В этот самый момент все замедлилось, и само время, казалось, затаило дыхание. Это был момент, чтобы исправить все, что я порвала. Мне оставалось только признаться. Три коротких слова стояли между нынешним убожеством и истинным блаженством, если б я открыла ему душу.
Я оттолкнула его ради него самого, убеждала я себя. Нет, я лгала, когда называла собственную трусость актом щедрости. Не ему нужно изгнать призрак Кэролайн, я была той, кого она преследовала, эта красавица-чудовище с душой, темной как грех. Это я дрожала при мысли, что меня будут сравнивать с ней и найдут, что во мне чего-то не хватает. Несмотря на все мои бравурные проявления уверенности, Кэролайн стала моим b^ete noire[16], разбивая веру в себя. Больше всего на свете я боялась ранить того, кого любила.
Но довольно! Огонь потрескивал в камине, часы забили полночь. Я считала удары, поклявшись себе, что когда пробьет двенадцать, и исчезнет последнее эхо, я раскрою свое сердце и наконец скажу правду.
Один. Предварять ли признание извинением за мою капризность? За случайные травмы, которые я ему нанесла?
Четыре. Как могли секунды пролететь так быстро? Мое сердце билось быстрее, каждый удар быстрее, чем бой часов.
Семь. Несколько секунд осталось, прежде чем я заговорю и навсегда изменю нашу жизнь.
Десять. Еще два удара, и я должна заговорить. Но как начать?
Одиннадцать. Стокер.
Двенадцать. Пора.
Я глубоко вздохнула, мои губы приоткрылись, радость и трепет растянули мое сердце так полно, что я едва могла удержать его в себе.
Внезапно Стокер повернул голову и встретился со мной взглядом.
— Ты была совершенно права, Вероника, — промолвил он непринужденным тоном.
— Я… извини, что ты сказал? — Я начала говорить, вытолкнув из себя несколько слов, но не более того. Его замечание плавно перерезало мои слова.