Тайны Вероники Спидвелл. Компиляция - Книги 1-5
Шрифт:
— Вы знали?
Его брови изогнулись с любопытством.
— Я знал?
Я усилила хватку, не отрывая от него взгляда.
— Вы знали?
Тибериус долго молчал, и когда заговорил, ответил мне комплиментом правды:
— Знал.
— Как? Это было в телеграмме, которую она послала вам до того, как вышла за него замуж?
Он медленно кивнул. Стокер зашевелился, однако не стал вмешиваться в наш диалог.
— К тому времени, когда я получил телеграмму, она уже пропала, и мой ребенок с ней, — сказал Тибериус. Глаза Стокера блестели от вопроса, но я продолжала игнорировать его.
— Тибериус, вы не были откровенны с нами.
Выражение его лица ожесточилось.
— Малькольм женился на женщине, которую я любил, и по какой-то причине подвел ее. — подвел так сильно, что она сбежала. Или покончила с собой. Или была убита. Если кто-то преследует сейчас Малкольма, то я хотел бы знать, кто, чтобы пожать его руку и выразить благодарность.
Я никогда не слышала, чтобы он говорил так горько, и не сразу смогла сформулировать ответ.
— Вы удивили меня, мой лорд, — с мягким укором сказала я. — Я не осознавала, что вы разделяете способность Стокера к ярости.
— Разделяю? — его голос сочился сарказмом. — Моя дорогая леди, я научил его этому. Теперь мне бы очень хотелось узнать правду о том, что случилось с Малкольмом.
— И с Розамундой, — уверенно вставил Стокер.
Братья сошлись в позе, которая, без сомнения, была им знакома с драк их детства.
— Да. Я хочу точно знать, что с ней случилось.
— Ну, я рад, что ты достаточно мужчина и способен признаться, что у тебя есть скрытая цель.
Красивый рот Тибериуса изогнулся.
— Брат мой, я думал, ты давно узнал — даже мои скрытые цели имеют скрытые цели.
Стокер вернул улыбку.
— Например, убить Малкольма Ромилли?
Я моргнула.
— Стокер, ради Бога, что…
— Я обыскал комнату Тибериуса, пока ты разговаривала с Дейзи. В его сумке спрятан револьвер. Его светлость обычно не путешествует с пистолетом; и сонный остров у побережья Корнуолла не похож на улей опасной преступной деятельности. Почему он решил вооружиться на этот раз, спросил я себя. Зачем вообще приезжать сюда и страдать, для чего воскрешать пытку исчезновения Розамунды? Если только он не решил взять дело в свои руки.
— Стокер, ты не можешь…
— Обвинять моего собственного брата в заговоре с целью убийства? Конечно могу. На самом деле, я обвиняю его в этом.
— Чертов дурак, — начал Тибериус с тонкой улыбкой.
— Я? — Стокер скрестил руки на груди. — Я поставлю свою жизнь на то, чтобы ты, Ваше сиятельство, по уши в этом бизнесе.
Они стояли лицом к лицу в течение долгой, перехватывающей дыхание минуты. Не было никакого звука, кроме тиканья особенно уродливых каминных часов, пока, наконец, Тибериус не выдохнул и не опустил плечи.
— Отлично. Я приехал сюда, чтобы убить Малкольма. Достаточно ли для тебя устного признания или я должен написать это кровью моего сердца?
Выражение лица Стокера не изменилось, но я поймала торжествующее мерцание в его глазах. Я поспешила заговорить, прежде чем он бы подтолкнул своего брата к дальнейшему насилию:
— Тибериус, возможно, вам стоит рассказать все с самого начала.
Он пожал плечами.
— Нечего рассказывать. Когда Розамунда исчезла, никто точно не знал, что произошло. Теорий было предостаточно, каждая из них более дикая, чем предыдущая. Было высказано предположение, что она бросилась в море или уплыла на попутной лодке. Некоторые говорили, что ее убили, другие — что она превратилась в голубя и улетела с западным ветром. Этот последний вклад внесли
— Он сказал вам что-нибудь еще? — подтолкнула я.
— Нет. Малкольм доверял мне, поскольку я не был здесь во время ее исчезновения. Он знал, что мы с Розамундой были едва знакомы, и следовательно, у меня не было мотивов причинить ей вред. Я воспринял как насмешку его спокойную уверенность. Я перечитывал письмо снова и снова, и вдруг мне пришло в голову: что если он знал? Возможно, он обнаружил наши чувства совершенно случайно. Розамунда вела дневник, и не всегда была с ним осторожна. Вдруг Малкольм прочитал его и узнал о наших отношениях? Что если он намеревался заманить меня сюда под ложным предлогом? Могла ли служанка знать? Или Розамунда доверилась своей однокласснице Мертензии? Чем дольше я размышлял над этим вопросом, тем больше возможных просчетов представлял. И любой из них мог разоблачить нас.
— Поэтому вы решили приехать и открыть для себя правду.
— Больше, чем это. Меня всегда возмущало, что он не смог помешать — чтобы с ней ни случилось. Она сбежала? Тогда он, скорее всего, был источником ее несчастья. Выбирая Малкольма в мужья, она верила, что он принесет ей утешение и партнерство. Каким-то образом он подвел ее. А потом пришло письмо, в котором он утверждал, якобы у него есть доказательства, что ей был причинен вред. Именно тогда я рассердился, слепо, бешено разозлился. Я как заведенный думал лишь об одном: он смог сделать нечто, в чем мне было отказано — жениться на женщине, которую любил — и он потерял ее. Он не обеспечил ее безопасность, не защитил. Я жаждал справедливости ради Розамунды: найти убийцу и наказать человека, который позволил этому случиться. Поэтому я решил приехать сюда, и осуществить справедливость, если понадобится.
— Как мы вписались в ваш план? — спросила я.
Тибериус улыбнулся.
— Никогда раньше не совершал убийств. Я думал, что мне может быть необходим сообщник.
— И вы ожидали, что мы окажем эту помощь? Действительно, Тибериус. Вы заходите слишком далеко, — упрекнула его я.
— Неужели? Вы не слишком озабочены законом, ни один из вас, — Тибериус перевел взгляд с меня на Стокера. — Вы заботитесь о справедливости, но не о том, как она достигается. Если бы я казнил убийцу, вы бы дали показания против меня? Или помогли бы мне спрятать тело?
— Почему понадобилось притворство? — потребовала я. — Почему бы просто не объяснить, какую цель вы преследовали?
— Вряд ли подобное можно просить запросто. Нельзя приглашать людей участвовать в оправданном убийстве. Но я думал, что если бы привез вас сюда, и вы могли все увидеть сами, вы бы сочувствовали мне.
— Вы не пригласили Стокера, — напомнила я. — На самом деле, когда он спросил, нельзя ли ему приехать, вы специально сказали ему, что он не может.
Улыбка Тибериуса была терпеливо-снисходительной.