Тайны японского двора. Том 2

Рапгоф Ипполит Павлович

Барон за столом сидел между обеими гейшами.

Снежинка недурно играла на самизене (род гитары). Фиалка напевала грустные мотивы своеобразного восточного ритма.

— Спой что-нибудь более веселое, игривое, — сказал консул на чистом японском языке. — Как этот мотив, я его не помню — вы, Снежинка, его пели недавно за ужином у лорда Бельминга.

— «О гейши, о гейши»? — спросили обе красотки.

— Да, да, «О гейши», я вспомнил.

Снежинка взяла самизен, а Фиалка, отойдя в сторону, приняла живописную позу и, подняв правую руку, как бы манила в свои объятия присутствующего барона. Раздался ее серебристый голосок, она запела:

Тра-ра-ра-ра-ра, Тра-ра-ра-ра-ра. Гейша —

что ива! Ветер подует и древо колеблется Гибко качается кверху и вниз; Влево и вправо она извивается, Гнется, колышется по ветерку. Вот так и сердце бедненькой гейши Следует всем дуновениям ласк; Ласка, что солнце и им озаряется Греется сердце и тает как воск. Сердце, что воск и на нем отражается Образ предмета, что лаской дарил. Им лишь та гейша всегда увлекается И отвечает блаженством любви! Тра-ра-ра-ра-ра, Трара-ра-ра-ра.

Барон прислушивался к своеобразному мотиву и, хотя ничего не понял, но страстное выражение глаз, трепет неги, упоительные позы и дрожащий страстью голос возымели свое действие; эта страсть как электрический ток проникала в его душу и зажгла в нем желание воскресить многие минуты пережитых им вожделений.

Гейша, не спуская с него глаз, как бы гипнотизируя его, подошла к столу.

Но вот она опустила глазки и снова грусть выразилась на ее лице,

Виконт Дарьяр на мимическом эсперанто объяснялся в любви сидевшей около него Снежинке и чуть не уронил лежавший на ее коленях самизен.

— Вы поосторожнее, — сказал консул, останавливая виконта, — японки берегут свой инструмент, как зеницу ока, сломаете самизен, то никакими деньгами не отделаетесь от ее слез.

Барон приласкал Фиалку и потчевал ее шампанским.

Под конец ужина Фиалка внезапно обвила руками барона.

Она страстно прижалась к нему. Ее полуоткрытый рот дышал негой.

Не давая себе отчета в своих действиях, барон под влиянием муссирующего шампанского внезапно поцеловал ее и их уста слились в страстном лобзании.

— Браво, браво! — крикнул Дюшар. — Да здравствуют женщины! да здравствует любовь!

Виконт Дарьяр сидел со Снежинкой и на международном эсперанто из мимических знаков и всякого рода иностранных слов продолжал объясняться в своих чувствах Снежинке, уверяя, что влюблен в нее по уши.

Снежинка все время улыбалась и гладила его по щекам. И только поцелуи, это международное выражение любви, ей объясняли настроение виконта.

Барон в чаду увлечения продолжал обнимать Фиалку, уверяя ее, что она обворожительна и что он сам не знает, что с ним делается.

— Успеете, нацелуетесь, — пьяным голосом останавливал барона Дюшар. — Пусть они нам еще споют какую-нибудь песенку.

Консул перевел слова Дюшара Снежинке и та, вырвавшись из объятия виконта, принялась за свой самизен.

Фиалка, сидя на коленях у барона, обвила его шею правой рукой и, не спуская с него глаз, запела серебристым голосом:

Как цветок Я росла, Как цветок Берегла Лепестка Нежный цвет Аромат И красу. Но

пришел Дорогой И схватил Он рукой Стебелек, Оборвал, И цветочек Упал. И завял Наш цветок. И поблек Яркий цвет И иссяк Аромат. И лежит Он забыт. Но пахнул Ветерок И угнал На лужок: Вот и ранней Зарей Орошенный Росой, Так расцвел Вновь цветок, Поднялись Лепестки, И с восторгом Любви Ищет новой Росы.

Окончив эту песенку, гейша обняла барона и их уста снова сомкнулись в страстный поцелуй.

— Пора по домам, — скомандовал консул.

Гейши нехотя приподнялись со своих мест и Фиалка укоризненно взглянув на консула, сморщила лобик и надула губки.

— Берегитесь, барон, — пригрозив пальцем, сказал консул, — этими горячими поцелуями можно обжечься.

Но барон, опьяненный ласками Фиалки и шампанским, уже не был способен внимать голосу благоразумия.

LXII. Свидание с Дзук-Чеем

В роскошном придворном парке целые полянки засеяны то хризантемами, то ирисом, то лилиями и другими южными цветами. Около ирисовой полянки находился красивый грот с маленьким фонтаном. Близ грота были расставлены причудливые низкие кресла, на которых Хризанта застала в безразличной беседе свою мать и Дзук-Чея.

Появление Хризанты заставило Дзук-Чея встать. Он по-европейски поцеловал ей руку.

Встала и Мароу и вопросительно взглянула на Хризанту.

— Посиди тут! Мы с Дзук-Чеем пройдемся к фонтану, — сказала Хризанта, направляясь в глубь парка.

Несколько минут они шли молча.

Закаленный в боях и разных перипетиях судьбы, глава гродзуков чувствовал в присутствии любимой женщины необычайную робость.

— Я желала видеть вас, — начала Хризанта, — так как меня очень беспокоит судьба барона. Я никак не могу примириться с мыслью, что магараджа стремится погубить его.

— Успокойтесь, принцесса! Вчера ночью мною приняты меры для предотвращения рокового события.

— И вы уверены, что без вашего присутствия гродзуки справятся с чейтами? — спросила Хризанта.

— Я в этом убежден. Но если, принцесса, вы желаете, я сам поеду в Нагасаки.

— Вы так добры! Кажется, нет услуги, в которой вы бы мне отказали.

— Принцесса, вы хорошо знаете, что я вас люблю и ради вас, конечно, готов пожертвовать собственной жизнью! Но могу ли я надеяться заслужить со временем вашу благосклонность?

Хризанта задумалась.

— О, нет, не думайте, — продолжал он, — чтобы я ставил это условием спасения барона, по я невольно высказал свою заветную мечту, на минуту забыв, что предо мною принцесса крови и потомок микадо.