Тайные чары великой Индии
Шрифт:
С тех пор до наших дней все люди, жившие между индейцами, убедились в постыдной лжи написанных фактов.
Вот истина по этому предмету: убедились, что во французских колониях белые плантаторы часто имеют черных любовниц; но уже дознано, что никогда белая креолка не была добровольно любовницей негра.
Мы повторяем, что мы говорим только о французских колониях, потому что в английских было совсем иначе.
Хотя наши креолки и привыкли с детства жить между неграми, к которым они часто питают большую привязанность и всегда относятся к ним с добротой, но они никогда на них иначе не смотрят, как на людей низкого
На американском континенте это чувство идет еще дальше; между черными и белыми племенами существует очень сильная антипатия, доведенная у индейцев до глубокого отвращения. И потому так невероятно далеко то мнение, о котором упоминает барон де ла Контан.
Часто краснокожие брали красивых молодых белых женщин, они всегда из них делали своих невольниц, но никогда не жен. Если и был союз между этими двумя племенами, то это было только между креолками англосаксонского происхождения или белыми мужчинами, живущими в индейских племенах, где они, женившись, и произвели это сословие, называемое метисами, иначе называемое желтокожими, но не существует примера, чтобы белая женщина, особенно француженка, сделалась женою или любовницею индейца по своему желанию.
Оттого женщины и знают, что, попадая в руки индейцев, они никогда не должны бояться быть обесчещенными, но скорее подвергнуться разным мучениям и смерти.
Теперь, когда мы показали, что заметки барона де ла Контана и других писателей недостойны доверия и ничего более как низкая клевета, мы продолжаем наш рассказ там, где мы остановились.
Курумилла был слишком хороший наблюдатель и слишком сведущ в изучении человеческого сердца, чтоб не заметить с первых же слов молодой женщины, как она измучена беспокойством; он не замедлил рассказать ей, что произошло между ним и вождем кайенов, и уведомить ее о скором приходе Валентина.
Это известие очень взволновало донну Долорес; она почувствовала, что надежда вновь проникает в ее сердце и согревает ее своими благотворными лучами; ей казалось, что вмешательство Искателя следов могло только быть благоприятно для нее, тем более что ей казалось невозможным, чтоб дон Пабло Гидальго, после своей отважной попытки против индейцев, не нашел случая соединиться с знаменитым лесным охотником и вместе с ним постараться подать помощь той, которую он любит, вырвать ее из рук преследователей.
Итак, с тоской и надеждой молодая девушка ожидала прибытия Искателя следов и готовилась его встретить.
Красный Нож и другие черноногие не менее ее ждали с нетерпением; но они положили на свои лица маску индейского хладнокровия, под которой краснокожие так искусно скрывают свои чувства, даже самые страстные желания.
Ударил час дня, сказали бы мы, если б находились в городе, вместо того чтобы быть в громадной степи Великого Севера, когда индейцы, устремив лихорадочно взгляды вдаль, увидели вдруг появление всадника, выехавшего из темной полосы леса на горизонте и скакавшего к лагерю.
Всадник был один; индейцам довольно было одного взгляда, чтоб его узнать: это был Валентин Гиллуа.
Красный Нож поднес к губам свисток, привешенный у него на груди, и извлек звонкий звук.
По этому сигналу сорок воинов вскочили на лошадей, Красный Нож во главе их, и поскакали, как легион демонов, в глубину долины.
Скоро они раскинулись веером, заставив играть
В известную минуту они сделали общий залп из всех ружей; потом, выстроившись в ряд, они понеслись с замечательной ловкостью, которая казалась просто чудом, и вдруг остановились — точно ноги лошадей приросли к земле в десяти шагах от Валентина.
Искатель следов не прибавил, не убавил шага своей лошади. Он уже давно свыкся с индейскими обычаями, чтоб не понять, что, в сущности, все это делалось для того, чтоб блестящим образом доказать почтение, которое чувствовали к нему индейцы, и радость их видеть его, приехавшего к ним с полным доверием.
Красный Нож и другие вожди приблизились шагом; скоро они очутились около охотника.
Тогда начались приветствия.
Ни у одного народа, самого цивилизованного из европейских народов, не встретить соблюдения этикета, не говоря уже такого продолжительного, как у индейцев. Король Генрих III, который первый занялся серьезно установлением придворного этикета, и Людовик XIV, который, увеличив его, возвел его, так сказать, в догмат, в нечто святое, высокочтимое, учредив непреодолимую преграду между личностью государя и дворянством старинных фамилий Франции, оба не дошли до подобных утонченностей, которые были выработаны индейцами по вопросу об этикете. Поклоны и представления продолжались в продолжение часа с половиною. Валентин Гиллуа выдержал терпеливо все эти требования; у него была цель, которую ему нужно было достичь; ничто его не могло остановить.
Окончив представления, индейцы направились по дороге к лагерю, оглашая воздух радостными, лишь им одним свойственными, дикими криками, заряжая и разряжая свои ружья и в то же время производя еще более необыкновенным образом их удивительную фантазию, которую раз они уже исполняли.
Едва возвратившись в лагерь, вожди собрались в калли, или хижину, для совета, в котором неминуемо участвовали Валентин Гиллуа и Курумилла.
Много речей было произнесено.
Валентина попросили также говорить, и он объяснил им в мельчайших подробностях политику, которой индейцам удобно было следовать.
Изложение этих подробностей, выслушанное ими со вниманием, сильно поразило вождей, так что они единодушно и без спора приняли предложения охотника.
Так как мы скоро вместе с читателем будем присутствовать при исполнении предложенного Валентином Гиллуа плана, то теперь совершенно бесполезно о нем говорить.
Мы ограничимся засвидетельствовать, что Искатель следов, с жаром упрашиваемый сахемами принять начальство над соединенными силами, решительно от этого отказался.
В действительности, война, на которую индейцы решились, была войной индейской — требованием краснокожими их земель для охоты и протестом против набегов белых на их земли; и хотя люди, против которых индейцы собирались вести войну, не были соотечественниками охотника, но цвет кожи и происхождение были одни и те же, поэтому на его вмешательство в качестве начальника союза могли взглянуть как на измену или по крайней мере как на вероотступничество, а не как на роль советчика и простого волонтера в рядах солдат.