Тайные полномочия
Шрифт:
Оставшиеся смотрели друг на друга, но к телу никто не решался подойти. Каждый чего-то ждал. Быть может, надеясь, что на самом деле это дурацкий розыгрыш, какие Бобби иногда устраивал для друзей. Сейчас он встанет, засмеется, его пожурят за глупый спектакль, и этим все кончится. Вот только Бобби не подавал признаков жизни.
— Господа, что же это такое… — наконец проговорил Бутовский.
И всем стало ясно, что случившееся не розыгрыш, а произошло на самом деле. Милого Бобби больше нет, разразилось ужасное несчастье. Внезапно и бессмысленно. Невозможно и совершенно необъяснимо. Как же так: только сказал тост, и сразу умер…
В зал вошли фельдъегеря.
— Что здесь происходит? — спросил штабс-капитан, обращаясь
— Сами видите, что случилось, штабс-ротмистр, — ответил Бутовский.
Офицер подошел к телу и поднял портфель. Расстегнув застежки, глянул внутрь. Обернувшись к ротмистру, он еле заметно кивнул. Как по команде, фельдъегеря вытащили револьверы. Один целился в Рибера, другой держал на мушке генерала и Чичерова, прятавшегося за ним. Граве старался лишний раз не дышать, сжавшись за спинкой кресла.
— Произошло государственное преступление, — отчеканил штабс-ротмистр. — Прошу всех оставаться на местах. При малейшей попытке покинуть здание или оказать сопротивление имею право открывать огонь на поражение. Вам ясно, господа?
Чичеров охнул и задрал руки так, что чуть не вылез из пиджака. Он сдавался целиком и полностью.
— Позволите сесть генералу? — спросил Бутовский. — Я никуда не убегу.
— Никак нет, ваше превосходительство, — последовал ответ. — Мы обязаны исполнять предписание. До прихода чинов полиции вы не должны покидать своих мест. А господина, что прячется за креслом, попрошу сюда…
Ствол повернулся к Граве. Покидая убежище, спортсмен изобразил жалкое подобие улыбки и встал рядом с Бутовским.
— Господа, еще раз прошу без глупостей. Положение критическое. Ротмистр, поднимайте тревогу…
14
Лебедев сидел у изголовья до тех пор, пока не убедился, что дыхание больного стало ровным и спокойным. Как только за ним закрылась входная дверь, Ванзаров открыл глаза. Он не спал давно. Детская уловка обманула и великого криминалиста. Он поднялся с дивана, на который был положен под строжайшим приказом не вставать дня два, и это в лучшем случае. Перевалило за полночь. Дом на Садовой улице дремал в тишине. Было так тихо, что каждый шаг маятника отдавался эхом в голове.
Ванзаров попробовал встать. Это удалось с некоторым усилием. Все-таки привет от Стеньки-Обуха вышел довольно тяжким. Походив по комнате и глубоко дыша, чтобы привыкнуть к телу, он посмотрел в окно. Садовая тонула в темноте, редкие фонари желтели грязными кляксами. Неторопливо прошел городовой, придерживая шашку и шаркая по лужам подошвами форменных сапог. Сонный покой густым киселем окутывал этот час. Не было покоя только в душе Ванзарова. Он не мог простить себе, что не собрался с силам и не поехал к Бобби. Начатая и сделанная только наполовину работа. Он такого себе никогда не позволял. К досаде примешивалось еще нечто, что Ванзаров категорически отказывался подпускать к себе.
Он привык доверять логике. И только логике. Он придерживался простой тактики: за каждым, даже самым непонятным и странным происшествием всегда кроется очень простая причина. Чем загадочнее преступление, тем более проста эта причина. Труднее всего увидеть эту простоту. Потому что чаще всего она лежит, совершенно не скрываясь, перед глазами. Логика позволяет открыть глаза на очевидное и побеждать путаницу несущественных причин. Ванзаров вывел для себя формулу преступления, в которой неизвестным был не преступник, а причина, которая привела к преступлению. Раскрыть преступление значило увидеть эту причину. А дальше, в конце формулы, за знаком равенства неизбежно появлялась фигура самого преступника. Формула начинала работать, если не поддаваться эмоциям, и самое главное — предчувствиям с ощущениями. Ванзаров с самых первых дел запретил себе пользоваться интуицией. Стоило довериться ей, как она обязательно приводила в тупик.
Больше всего логика выручала в исследовании человеческих характеров. Интуиция готова была рассказать о человеке все, что угодно, выдумывая и фантазируя, как ей вздумается. Логика тонким скальпелем вскрывала внешнюю оболочку и осторожно, слой за слоем, раскрывала, что на самом деле представляла собой та или иная личность. Ванзаров научился пользоваться логикой как самым простым и надежным инструментом. А интуиции предоставил почетное место забавной, но бесполезной безделушки.
Но сейчас интуиция вышла из-под контроля, натянув самую мерзкую маску из возможных: маску предчувствия. Предчувствий Ванзаров категорически избегал. Получив классическое образование и прекрасно зная, как древние греки намучились с роком, он на пушечный выстрел не подпускал к себе предчувствий. Кроме нервного беспокойства, пользы от них не было никакой. Так было всегда. Но сегодня, пользуясь его слабостью, предчувствия разгулялись вовсю. Он не мог отчетливо сказать, что же так его тревожит, вернее, не хотел себе в этом признаться. Холодок предчувствия забрался в сердце и не желал убираться вон.
Ванзаров походил по квартире, попробовал выпить воды, но даже глотка сделать не смог, постоял у книжной этажерки, плотно уставленной немецкими изданиями классической древности, и опять посмотрел в окно. Смутная тревога не отпускала. И буквально кричала в оба уха. Что было совсем уж непривычно. С внутренними голосами Ванзаров расправился давно. Только сейчас сладу с ними не было. Они бубнили хором и чуть ли не толкали в спину.
Побродив еще немного по своему холостяцкому жилищу, Ванзаров ощутил некоторую уверенность в движениях и ясность в голове. О том, чтобы заснуть, он и помыслить не мог. Оставалось единственное средство: одеться и поехать. Хотя найти извозчика в такой час невозможно. Значит, придется идти пешком по сырости, ветру и мартовской грязи. «Значит, придется!» — согласилась интуиция. И окончательно победила. Он принялся одеваться. Из шкафа появилась чистая сорочка. Ванзаров нарочно долго застегивал рукава, надеясь, что наваждение отпустит. Но наваждение не отпускало. Он завязал галстук, надел пиджак и заставил себя сесть на стул. И еще раз обратился за помощью к логике: если что-то случилось, за ним давно бы уже прислали. А ехать на прием к Бобби в такой час — чистое безумие. Веселье давно уже кончилось. Интуиция послушала логику и не согласилась с ней.
Дверной колокольчик забился в тишине отчаянно и тоскливо. Ванзаров даже не удивился.
— Открыто! — крикнул он.
Гостей от Стеньки-Обуха он не боялся, а предположить, что в такой час заглянул старый знакомый, — такое предположить даже интуиция не способна.
Разгоняя стуком каблуков ночную тишь, в комнату вошел посланник:
— Приказано доставить вас, господин Ванзаров… О, да вы не ложились. Тогда прошу поспешить, время не ждет.
Странным в посланнике была форма: прислали не обычного городового, а жандармского ротмистра.
— Что случилось? — спросил Ванзаров.
— Не могу знать. Велено поднять с постели и доставить срочно. Господин Сабуров распорядился.
— Директор департамента полиции лично приехал?
— Так точно. Прибыл вслед за графом Толстым.
Визит министра внутренних дел был столь невероятным, как появление солнца на западе. Для этого должен быть такой повод, о котором даже логика не могла ничего путного предположить.
— Зачем граф Толстой приезжал? — несдержанно спросил Ванзаров и получил единственный возможный ответ: