Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона
Шрифт:
— Не думаю, ваше высочество, что следует считать Норвегию непременным условием вашего участия в общей борьбе с Наполеоном, — неожиданно твердо заключил император. — Я готов даже ждать, пока мирно решится вопрос о передаче вам Норвегии датскою стороною, нежели проливать из-за нее лишнюю кровь. Варшава же и так вовлечена в войну и ведет ее против нас вместе с армией Бонапарта. Это, как видите, несколько иное дело.
— Однако как Швеции принять на себя экспедицию на континент? — взмолился наследный принц. — Нации нужен залог
— Давайте, мой брат и кузен, перенесем окончательное решение на завтра, вы не возражаете? — Вновь обворожительная улыбка тронула губы Александра Павловича.
Спустя час или два Чернышев получил записку от Карла Юхана с просьбой его навестить.
— Полковник, вы мой давний и верный друг, — нервно заговорил наследный принц. — Войдите в мое положение — как я вернусь к королю и что ему привезу? Лист бумаги, на котором моя и императора Александра подписи? На вас, друг мой, вся надежда. Убедите императора: если не соглашается уступить Норвегию, может, решится возвратить Аланды?
— Не думаю, что смогу в этом преуспеть, ваше высочество, — не стал отделываться пустыми обещаниями Чернышев. — Но возникла у меня одна мысль, которая, полагаю, вас вполне может устроить. Я ее передам императору.
В последний день встречи был прощальный ужин, накануне которого было объявлено: Российская империя выделяет Шведскому королевству заем в полтора миллиона рублей. Кроме того, на Аландские острова, которые остаются за Россией, император Александр обязуется отправить тридцать пять тысяч своих солдат, преимущественно из немецкого легиона, формируемого в прибалтийских губерниях. Эти силы передаются под главное командование шведского наследного принца как основа его будущей континентальной армии.
После официальных поздравлений и тостов Карл Юхан, он же бывший маршал Франции Бернадот, ухитрился увлечь Чернышева в укромный уголок и, весь лучась счастьем, его расцеловал.
— Высадившись на берег в Дании, я тотчас, мой друг, буду иметь за счет немцев армию в сто тысяч человек! Недурно?
— Я рад за ваше высочество, — поздравил Чернышев.
— Не скромничайте, мой друг, этим я обязан вам. И знаете, что объявил мне еще император? Только учтите: никому ни слова! Когда корона Франции, сказал он мне, упадет с головы Наполеона, к кому-то она должна перейти. И он, представьте, назвал меня!
— Иного я и не ожидал от моего императора, — с выражением почтения к особе императора и особе его высочества, но с достаточным чувством скромности по отношению к себе проговорил Чернышев.
Только сегодня утром он был у императора и сообщил ему о просьбе принца вернуть Швеции Аланды.
— Я так и знал, — вскричал канцлер Румянцев. — До этого обязательно должно было дойти! Но нет, ваше величество, надеюсь, не уступит нескромным желаниям. Достаточно того, что вы пообещали способствовать в получении
— Теперь же, Николай Петрович, я думаю, в качестве доказательства моего монаршего благоволения к его величеству королю Швеции и наследному принцу, мы могли бы им предоставить денежный заем. Ну и пообещать отправить немецкий корпус для участия в высадке на континент. Как ты считаешь, Чернышев, это устроит твоего друга?
— Если мне, ваше величество, будет позволено высказать свое мнение, я бы пообещал наследному принцу еще и корону Франции, — без намека на улыбку произнес Чернышев.
— Как так? — в детски чистых голубых глазах Александра Павловича отразилась растерянность — шутка это или всерьез?
— Рано или поздно корона упадет с головы Бонапарта. Так вот необходимо будет позаботиться о том, кто мог бы ее принять.
— Ах вот ты о чем! — улыбнулся император. — К твоим словам надо бы отнестись серьезно. Бывший маршал империи. Князь Понтекорво. Теперь — наследный принц Шведского королевства. Чем не достойный претендент? Во всяком случае, эту мысль я в него зароню.
Встреча в Красной Пахре
«Боюсь, что когда-нибудь сбудется пророчество канальи Эсменара, и я сломаю себе шею на большой дороге», — горько усмехнулся про себя Чернышев, подъезжая к Красной Пахре.
Лишь две недели назад он был чуть ли не на крайнем западном берегу Балтийского моря, а теперь — у самых стен белокаменной! Да ладно бы еще такая бешеная скачка в тихие, мирные времена! Нынче же не разобрать, впереди ли, слева иль справа объявится неприятель. И — страшный вопрос не дает покоя ни на минуту: в чьих руках она, Москва?
Пока мчался от Санкт-Петербурга по питерской, затем по новгородской земле, мысль сия еще не так досаждала. Но вот проскакал Тверь и под самым Клином увидел впереди себя страшное, охватившее полнеба, зарево.
Неужто горит она, родимая, первопрестольная? И на какое-то мгновение почувствовал, как увлажнились глаза.
А ближе к ней, первой нашей столице, почти в каждом селении — бабий плач:
— Пропала Москва-матушка! Отдали ее басурманам на разорение и срамоту.
В сердце кольнуло: как же там они — мамаша да обе сестры со своими семействами?
Был недавно с государем в белокаменной, наказывал: если до вас дойдет беда, не дожидайтесь лиха, сидючи на месте. Езжайте то ли в Нижний, то ли в Ярославль к родне. Для верности наказал бурмистрам из подмосковных, чтобы не мешкая собирали барыню и всех домочадцев в путь. Хотелось верить, что так все и сладилось, как повелел.
Заботило и другое — где сыскать Кутузова со штабом. Кого ни встречал из армейских, считай, от самого Клина, не могли ответить ничего определенного. Получалось, как когда-то под Аустерлицем — разбегаются перед тобою дороги, а какая приведет к цели, неведомо.