Тайный монах

Макеев Валерий

И пусть берегутся любовники, которые изменяют своим любовницам. В истории революции эсерка Сорокина оставила свой примечательный след. Именно она сдала петлюровскому контрразведчику Филонченко своего именитого любовника.

Казалось, чего только не было в стремительной сногсшибательной биографии Якова, но в плену он был впервые.

— Ну, здравствуйте, освободитель! — допрос вел сам Симон Петлюра — легендарный главный атаман Армии УНР.

— Уже и не знаю, благодарить тебя за мое освобождение из тюрьмы, или привязать твои ноги к отборным скакунам, да и послать их во все стороны, чтобы и следа от врага Украины

не осталось? Не подскажешь, а? — казалось, что обладатель изысканного офицерского кителя должен бы был сверкать грозно глазами. Но нет. Симон был благодушным и сочувственным к слабым. Тем более, если этот человек ему еще и помог.

— Чего угрожаешь, Симон? Здесь человек исключительно из симпатии к силам, способствующим развитию еврейского пролетариата на его натуральной Родине, бросив в Питере неотложные дела, стремглав летит освобождать лидера прогрессивных сил и подвергается такой благодарности. Как это понимать, Симон? — Яков легко сыграл обиженного и моментально расплылся в своей коронной характерной улыбке во «все тридцать два бриллианта».

Петлюре вдруг зачесалось заехать чем-то по этой наглой «Иудиной морде». Всем было известно «неоднозначное» отношение Симона к еврейскому вопросу. Он, вроде, уважал евреев как класс, но иногда просто терпеть их не мог. На этот раз обошлось. Симон сдержался.

— Ты лучше расскажи, Яша, как ты превратился в эсера-анархиста Григория Вишневского, который стал помощником генерального секретаря УРСРП Владимира Винниченко? Как это случилось, что после разговоров с тобой он вдруг стал патриотическим бунтовщиком, который заставил 14 ноября 1918 отречься от власти гетмана Скоропадского?

— Я уже говорил тебе, атаман, что исключительно мотивированный желанием освободить тебя из тюрьмы, я действительно способствовал господину Винниченко в организации и проведении бунта, благодаря которому и пришло к тебе твое долгожданное освобождение. Яков был сама невинность, демонстрируя патриотизм, любовь к ближнему, доброту и искреннее желание помочь Симону совершенно во всем. Как другу.

Симон, не реагируя на проявления такой искренности, продолжал:

— Восемнадцатого октября 1918 года немецкий фронт в Европе провалился. Как ты понимаешь, для украинского государства это означало начало войны с Советской Россией, и нужны были сообщники. Это надо было решать с Антантой, прежде всего, с Францией и Великобританией. Последние были заинтересованы в самостоятельной Украине, как в определенном буфере от коммунистической России.

— Знаю. Согласен. Но за любовь, тем более такой изысканной дамы, как Антанта, нужно платить! — Кумкин уже не скрывал своей осведомленности в сути вопроса, который развивал Петлюра.

— Изысканную даму, как ты говоришь, интересовала оплата и ранее предоставляемых услуг — кредитов и инвестиций в царской России.

— Да, да! Но предложенную даме желаемую половину долга царской России Украина банально оплатить не могла.

— Ты прекрасно понимаешь, что во время создания Версальского порядка в Европе только гетманская держава Скоропадского могло спасти украинскую государственность. Помощь Украине, в том числе в сотрудничестве с Антантой, могли предоставить только те, кто был заинтересован в продолжении существования Украинского государства с его частной собственностью и рыночными отношениями. Частные капиталы уже вырывались из Советской России,

чтобы пустить в Украину свои корни… — Довольно! — Яков стукнул кулаком по столу.

Петлюра на мгновение обалдел: «Это что — допрашивает задержанный?». Но бывший эсер никак не реагировал на окаменевшего атамана, без колебаний забрав обладание ситуацией на себя. Он уже не желал останавливаться:

— Случилось то, что должно было случиться! И именно тогда, когда должно было! Что вы здесь себе придумали басни о райском кусочке на карте Европы? Не будет этого!

Якова несло.

— Это же ваши патриоты от Винниченко за десять дней до так называемого «бунта Винниченко» прибыли в Кремль и четко доложили о ситуации, что сложилась — или Украина с Европой, или с Россией. Что ваш Скоропадский уже связался с Европой и вот-вот войска Антанты должны высадить свой десант на украинском побережье Черного моря. Вспоминай, Симон, вспоминай.

Яша улыбнулся уголками губ. Так улыбаются тигры, прежде чем потрепать своими неожиданными когтями лицо собеседника.

— К тому же, частный концерн «Протофис» уже помог гетману средствами для уплаты Украиной части долга царской России. Оставалось только дождаться в Киеве полномочного французского представителя Клемансо и передать ему эти назначенные средства. Нам стало понятно, что ворон ловить нельзя. Действовать надо было немедленно!

Слова упали, словно камни в глубокую воду колодца. Симон молчал.

— Именно после этой встречи с «настоящими патриотами» Ленин принял решение разорвать Брестский договор. Конечно, Симон, совпадение во времени этого события и начала «бунта Винниченко» — не случайность…

Симон бросил на Яшу убийственный злой взгляд. Яша ответил убийственной улыбкой. Обмен взглядами-выстрелами ни к чему не привел. Выстрелы оказались холостыми, никто не пострадал.

— После одновременности этих двух событий Европа заподозрила Украину в предательстве договоренностей и очень надолго отвернулась от вас, поэтому мамочка теперь де-факто стала частью Советской России. Если хотите — глушите и дальше водку и заедайте салом, но вас нет как государства. Вы только мнимость, если в отдельности. А так — составляющее. Симон, неужели непонятно? Или видеть не хочешь?

Симону, казалось, сносит голову. Слишком донимало реальное положение вещей. «Вот, стерва! И я буду такое терпеть? «. Этот нахал-Иуда, сидя на скамеечке, таки довел его.

— Подлец! — Петлюра мгновенным ударом давно напряженного кулака таки освободил свою убийственную энергию и попал в челюсть этого оборотня. Еще, еще, еще раз!

— Оборотень! Гнида! Чтоб вороны выклевали тебе твой язык! Змея языкатая! Ненавижу! Убью тварь! Чтобы твои ноги были, как прогнившие бревна, чтоб тебе, падло… Чтоб тебе, чтоб…!

Сбежались ординарцы и охранники. Ребята застыли. Таким они своего атамана еще не видели. Это была какая-то слепая ярость.

На полу, скрученным от боли и от ударов атаманских сапог, хрипел «гость», выплевывая вместе с кровью на пол свои пожелтевшие зубы.

Атаман не останавливался.

— Кнур недорезанный! Наемник московский! — Видимо, кончит контру! — шепнул ординарец охраннику, стараясь неслышно исчезнуть из помещения.

— Ты видишь, как ловко бьет! — восторженно прошептал охранник, не отставая от ординарца, — Не будем мешать! Это дела атамана!