Тайный монах
Шрифт:
— Возможно, что не только поляки.
— Что значит «не только»?
— Сразу после люблинского контакта Анисимову звонил его старый приятель из Швейцарии. Он тоже просил припомнить детали работы о полускоростном вихре.
Генерал медленно приподнялся из обволакивающего его лампасы кожаного кресла и начал медленно, словно лев в клетке, прохаживать себя по кабинету вдоль стола для совещаний.
— Был ли в НПО первый отдел? Закрытой ли была тема? Чей заказ на исследование? Что удалось внедрить? Давайте, давайте, действуйте! — чётко, но чуть ли не скороговоркой, чеканил
Полковник Ефимов уже давно стоял практически «навытяжку».
— С открытием ОРД — приступаем. Но, предварительно, со слов майора Дерюгина, этой темой Анисимов занимался, как я уже говорил, на научном энтузиазме, как бы факультативно. Он готовил кандидатскую диссертацию по этой тематике.
— Тэ-эк. Ну и как вы предлагаете дальше работать с этим конём Анисимовым, — уже совсем не по-уставному, чуть ли не проциклевав надраенный паркет под резко отодвигаемым стулом, выразился генерал и присел возле всё ещё стоящего полковника.
— Есть мысль о том, что нам его вообще надо определить к себе на службу. Предпринимательские дела у него идут неважно. А здесь, опять же, как раз из главного управления циркуляр подходящий пришёл: «Отбирать из числа сотрудников кандидатов в отдел «М». Мы его обозвали «отделом магов». В общем, надо отбирать людей с соответствующими способностями. А учитывая информацию Семёныча…
— Давайте, пробуйте, — генерал, перебивая размышления шефа контрразведки, махнул рукой. Казалось, он на сегодня уже по горло сыт всем и без магии.
Потихоньку, как мне стало казаться, я начал становиться центром планеты всей. А по сему никакого удивления очередной звонок «из далека» у меня уже не вызвал. Звонил ещё один институтский кореш — Наум Ковальский, который лет пять назад выехал на постоянное место жительства в Филадельфию.
Впору было заводить журнал регистрации начинавших названивать и навещать меня бывших сослуживцев из НИИ. Наум имел очень приличное образование — биофизика, Киевский университет. У нас в лаборатории он занимался лазерами, которые для прикладных целей мы навешивали на оборудование на линейных двигателей и воздушных подушках.
Не знаю, что его побудило рвануть за бугор. То ли критическое отношение к нашей действительности, то ли единодушие со своими собратьями по «национальному признаку», то ли желанье быстрого обогащения — честно, не знаю. Только ни крутой отечественный диплом, ни список научных работ — куда бы он там ни совался — на заокеанских работодателей всё это никакого впечатления не произвело. А семью кормить надо.
И Наум вскоре стал искренне считать, что полученное после двухмесячных скитаний в поисках работы место подсобного рабочего на каком-то заводике с окладом в три тысячи долларов в месяц — это большой успех.
Пару раз он мне звонил оттуда, но на вопрос о том, когда же наконец — сюда в отпуск, он как-то всё неубедительно отнекивался. Но однажды проговорился, что, мол, какой там отпуск. После первого года работы ему дали четыре дня отпуска, после второго и третьего — по семь. Ничего себе! И это так они издеваются теперь над нашим корешом, который непременно каждый год пробивал себе летом комфортабельный
— Валяй!
— Кстати, как ты на счёт баньки? Отвык, небось?
Банька — это святое. Не понимаю тех извращенцев, которые путают классическую русскую баньку с сауной. Вершиной глумления над самой философией русской бани считаю, пусть даже и не всегда озвучиваемую, но иногда появляющуюся во фривольных умах мысль о том, что в баньку можно ходить с бабами.
Бред!
В конце концов, для этого существует сауна.
А русская банька это… Наше!
Горбачёв, перестройка, матрёшка, балалайка, банька…
Классика!
Каждую субботу мы с Владькой по сложившейся традиции ходим в русскую баньку. Почему?
Одни любят баньку за шипящее, возбуждающее своим предвкушением великого действа очищения, превращение воды из ковшика в этот сладостный, обжигающий и обволакивающий пар. А невероятные композиции запахов из благоухающих трав, настоек и прочих прелестей! Ау! Лирики, поэты! Вот где целина вашим пёрышкам!
Другие же любят русскую баньку за врождённую потребность исхлестаться до изнеможения дубовым или берёзовым веничком, доказывая себе что-то на предмет выносливости, терпения, непобедимости… Вобщем, всего того, чего так не хватает в реальной жизни. А что поделаешь — с высокими духовными качествами нынче большой дефицит. Да и прошлую дурь выбить не мешает, в которой только сам себе и признаёшься.
Третьи — за уникальную возможность поговорить и быть услышанным. Ведь тут открываются не только телесные поры, но и души становятся открытее. Притом выговориться важно обо всём, что где-то тайно трепещет внутри и просится непременно быть разделенным с этими, закутанными в белые простыни, людьми. Речь идет о состоянии дел в Ираке, в парламенте, на городской свалке, об астрофизической и политико-экономической ситуации в мире, о футболе, боксе, машинах и автогонках, в конце концов — о тех же бабах. Короче, обо всём, в чём только могут раскрыться мужики, удрав из семейных уз, которые сковывают их естество и природу.
Я же больше люблю баньку за её душу, эту непередаваемую и неповторимую ауру, которая в часы побед и поражений вселяет в нас животворящую и жизнеутверждающую энергию.
— Американцы — лохи. Они меня за дубовый веник, который я на всякий случай решил прихватить с собой, чуть не экспортировали. Я им твержу «баня, баня, традиция», уже для наглядности и хлестать стал себя на таможне. Так, блин, — «их моя не понимай»! Ну, как тебе! Но янки есть янки. Сказал «джакузи» — вроде поверили и пропустили. Уроды! Нет, ты представляешь мои сто кило в джакузи? И с веником? — делился впечатлениями Наум.