ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК
Шрифт:
— Ну, вот, — пробормотал Федор, выдергивая папоротник с корнем, — кажись, что-то есть!
Ярик и Жарик кинулись к яме и стали рвать землю руками.
— Есть! – прошептал один.
— Есть! – крикнул другой.
На этот ли крик, по случайному ли совпадению, но проснулась окружающая природа. Зашумели деревья, издалека донеслась песня, удары бубна, и страшно затрещало в буреломе.
— Медведь! – крикнул Жарик.
— Бежим! – подхватил Ярик.
Рванули к берегу, ломая сучья, спотыкаясь, падая. Потом бежали по щиколотку в воде, «чтобы сбить мишку со следа». До места гуляний добрались очень быстро. Медвежий ужас дышал в спину, холодил затылок.
Присели передохнуть у крайнего костра.
— Ну, что? Испугались медведя?
— Кабы медведь, кто б его боялся!
— А кто это?
Ярик кивнул в сторону озера, туда, где давным-давно, в прошлой жизни горела на воде ужасная Купала...
Осмотрели клад. Это были три большие золотые монеты. Совсем новенькие! Федор с восторгом смотрел на мальчишек, просто пил их радость.
— Вот, — сказал Ярик, — твоя доля.
Тяжелый кружок шлепнулся в руку, и Федор вспомнил забытое ощущение чуда, — когда ты стоишь в центре земли, и ладонь принимает вселенскую благодать.
— Ну, пойду, прогуляюсь, — сказал он дрожащим голосом. Очень ему не хотелось, чтобы воины Великого Солнца заметили следы слабости на его бледном лице.
Глава 20.
Восход Великого Солнца
Далеко уйти не удалось. У следующего костра сидела теплая компания бывших леших. Ребята уже плохо выговаривали слова народных песен, но гостя усадили в кружок, дружелюбие выразили жестами и стали чуть не насильно угощать москвича. Напиток, похожий на перебродивший квас, никакого облегчения не давал, и тоска Смирного не рассеивалась. Лучше вышло, когда кто-то бросил в костер пучок травы с желтыми цветочками. Трава съежилась, вспыхнула зеленым огнем и выпустила облако кислосладкого дыма. В сочетании с квасом этот дым произвел оглушительное действие! Качнулся купол неба, звездно-снежный дождь посыпался в озеро, и оно стало белым — в строгом соответствии с официальным названием. Путеводные звезды кладоискателей остались торчать одиноко и перестали заваливать заветную вертикаль к западу. Потом Гугля задрожала мелкой дрожью, а Матица тяжко рухнула в направлении Кириллова монастыря.
То ли в голове Федора, то ли в натуре послышалась приятная музыка, в основном — свирельная. Лало выводил нежную песнь, и далекие девичьи голоса отвечали ей, но не словами, а вздохами, стонами и прочими завлекательными звуками.
Ребята у костра оживились, встали, оправили подобие одежды и очень решительно, но очень неумело пошли на зов свирели. По мере продвижения к цели древние инстинкты брали свое и вытесняли из молодых, здоровых организмов адскую смесь. Остался только кураж, который нельзя погасить летним дождичком или прохладительными напитками.
Вышли на поляну.
«Хорошо, что пацаны остались на берегу», — подумал Федор.
Картина, представшая взору, была чудовищной. Примерно так интерпретировали библейские сцены Федины товарищи по православному несчастью. Это называлось, например, так: «За что же собственно Господь спалил огнем небесным города Содом и Гоморру?». «Что такое запретное увидели дочери Лота в горящих развратных городах, если Господу показалось недостаточным вырвать их бесстыжие глаза, а пришлось превращать непорочных дев в соляные столбы?». Были и другие вопросы-названия к страшным картинкам, но они тоже отличались двусмысленностью, неясностью и волокитной длиной. А здесь, на поляне у языческого села Иваново-Марьино волокитничать не приходилось. Кругом мелькали голые спины, в траве перекатывались скомканные пары, перекрестные стоны вышибали из головы последние крупицы осторожности. Пьяные парни прицелились
К первому варианту его понуждал серебряный православный крест. Он лежал в сундучке под топчаном Воздвиженской кельи, но даже оттуда настаивал на умерщвлении плоти. Отчего столь силен крестик? Оттого, что его мать родная тебе навесила, оттого, что с колыбели тебя к нему приучали. И еще — от авторитета орудия казни Христовой. Сравните: кто более значим в русском обиходе? — православный крест или языческая монетка в пять тетрадрахм? Конечно, крест! Но крест, он во-он где! — а монетка тут, на груди болтается, бьется, волнуется, заряженная цветом папоротника. Дергает за шею, валит в кусты, нашептывает гадости на языке оригинала — латыни. Давай, говорит, Федя, отдрючим какую-нибудь русалку, чтоб не очень-то хвостом крутила!
Не успел Федор согласиться вполне определенно, как русалка выплыла из травяного дыма, обвила его шею белыми руками — вот ужас! — без костей! — и потянула парня на самое дно лесной поляны — в траву, в темень, в жар своего молодого и вовсе не рыбьего тела. Одно успокаивало совращаемого Федора, что русалкой была не первая встречная потаскушка с Красной площади, а представленная дама — Вельяна — исполнительница женской роли в вечернем спектакле. К тому же она приходилась старшей сестрой его братьям по оружию Ярику и Жарику. А сестра моего брата — моя сестра. А сестру в Иванову ночь разрешено иметь на законных основаниях.
Впрочем, скорее не он ее, а она его имела. Она была местная, опытная в языческих традициях дева. А Федя только в первый раз... — нет, стыдно признаться! — ... «принимал участие в празднике солнцестояния». Зато его «солнце» стояло крепко. Било не в бровь, а в глаз. Нет, — в глаз бы пришлось, если б у русалки ноги были срощены. А Вельяна очень ловко оплела ими Федю.
И сколько кругов сделало это «великое солнце» — нам не узнать, но Федор провалился в дрему среди непорочной травы порочного русского леса.
Взошло настоящее солнце. Вельяна растворилась, зато ее братья стояли над Федором в целости и сохранности. И медведь их не задрал, и Купала миновала, и русалки за мелочностью лет не тронули. Конечно! — у Ярика в руках торчала огромная рогатина с позеленевшими медными наконечниками, а Жарик тащил настоящий боевой лук, правда, без тетивы.
— Пойдем к старцам, — сурово сказали братья.
Пошли.
«Понятно, — думал конвоируемый Федор, — что мне старцы скажут. Типа, женись на русалке, и концы в воду!».
Но нет, ничего. Старцы очень спокойно, с уважением встретили Смирного, предложили садиться, налили кваску на опохмелку, начали разводить вокруг да около. Слов у них по московским меркам имелось небогато, так что беседу легко вынесло к главной теме: «Вы, господин воин, теперь почетный член нашего племени!». Слово «член» смутило Федора, но вскоре выяснилось, что здесь его понимают буквально. И причиной членства ему объявили не тройной экстаз русалки, а папоротниковое чудо.
Рядовые бойцы Ярик и Жарик поступили не по-московски. Они не стали зарывать свои золотые в собственном погребе, а прямо с утра, не ложась спать, протопали к вождям и нагло запросили повышения в звании. Они предъявили золотые монеты, номинал которых в несколько раз превышал годовой бюджет деревни, ибо не в ходу здесь были «ефимки» голландской чеканки. Старики легко согласились считать братьев взрослыми в обмен на рассказ о тайне папоротникового цвета. Ярик и Жарик рассказали. Старцы не поверили. Близнецы поклялись Великим Солнцем и заявили о наличии стороннего свидетеля — московского всадника, выше которого, сами понимаете, никого не найти. Призвали Смирного.