Тайный воин
Шрифт:
Гусли Гудима скорбели, и радовались, и обещали победу.
Кербога разошёлся не меньше мальчишек. Жаль было одного: вряд ли здешний люд увидит то, что сейчас видел на подвыси скомороший вожак. Завтра появятся котляры, небось станет не до веселья. Да и не перед котлярами такое играть. А потом правобережники уедут домой.
Ну ничего. Удосужиться бы с утра повторить. Может, запомнят, к себе на Коновой Вен увезут.
Гудим не сразу отложил гусли, всё ласкал их гибкими, сильными, совсем не старческими руками. Вдохновение,
Старший Опёнок вдруг спохватился, вытащил припасённые кугиклы. Выложил на ладонь все пять цевок, подровнял, обхватил, стал подыгрывать гуслям.
– Девичья снастишка, – тут же подметила неугомонная Арела. – У сестёр небось отобрал?
Сквара как не услышал. Прикрыв глаза, водил кугиклами у рта, подпевая переборам струн.
– Глянулся тебе Бог Грозы, – сказал Светел.
Он бы предпочёл, чтобы она всё подмечала и язвила не Сквару, а его самого.
– И никто мне не глянулся, – покраснела девчонка. Но хоть замолкла.
Кербога вновь подумал, что, кажется, дал опрометку, приписав яркую даровитость одному младшему. Старший дикомыт играл по-настоящему хорошо. Скоморох улыбнулся:
– Чудовые дела… Я тоже слыхал, что у вас в Правобережье бабы не берутся за гусли, а мужики – за кугиклы.
Это, кстати, была правда святая.
– Так бабушка за ним сперва с веником, а после смирилась, – расхвастался Светел. – Только он у девок не отбирал, сам смороковал, как полюбилось. Он все песни знает! Колыбельную мне сложил, вот. Я мал был…
– По мне, и сейчас от горшка два вершка, – фыркнула Арела.
Светел не остался в долгу:
– Мал горшок, да сердит. – И посоветовал: – Не смотри высоко, глаза запорошишь. Тоже ещё, невеста!
Она зло сощурилась:
– Если хочешь знать, у меня суженый не пендерю лесному чета…
– Пиявка рыжая! – сказал Светел.
– Сам рыжий!
– Цыц, ребятёнки! – окоротил обоих Кербога. – А ты, старшенький… Что за колыбельная? Сыграешь?
Сквара кивнул, снова поднёс к губам кугиклы и заиграл.
Гудим немного послушал, взялся тихо вторить ему.
Сквара вывел напев очень просто, без трелей и иных украшений, а припесню неожиданно спел голосом. Светел даже вздрогнул, но заветные слова тот приберёг.
Брат за брата – хоть в огонь! Моего меньшого не тронь…Кербога спросил, помолчав:
– Правда, что ли, сам сочинил?
Сквара кивнул.
Кербога помолчал ещё.
– А всю песню со словами споёшь?
Сквара смутился:
– Других слов нету… только припесня.
– А пробовал?
– Всякий спляшет, да не как скоморох, – пробормотал Светел.
Кербога повернулся к нему.
– Запомни накрепко, детище, – выговорил он сурово. – Нет таких слов: «не могу». Есть слова «я не пробовал» и «я плохо старался». Если якобы не можешь чего, значит не больно-то и хотелось. Люди
– Как продать? – удивился Сквара. – У нас, если песня люба, её перенимают да сами поют…
Кербога кивнул:
– Тогда давай так. Ты мне голосницу подаришь, а я тебе слова к ней подарю. Идёт?
Сквара задумался до того напряжённо, словно его подговаривали сбыть нажитое прадедовскими трудами. Всем известно: скоморохи не только глумцы, но и плуты изрядные. Однако зачем бы хитростью выманивать то, что тебе и так отдают?..
И наконец Сквара кивнул: хорошо, мол.
– Идите-ка, ребятёнки, погуляйте пока, – распорядился Кербога.
Мальчишки послушно соскочили с подвыси, пошли вон из шатра. Сквара уже прятал кугиклы, когда скоморох вновь окликнул его:
– А тебе говорили, парень, что у тебя голос крылатый?
Братья даже остановились.
– Это как?.. – подозрительно спросил Сквара.
– А так, что кругом сорок человек будут петь, а тебя всё равно будет слышно.
Сквара недоумённо свёл брови и вместе со Светелом вышел прочь.
Снаружи густели долгие летние сумерки и висел то ли мелкий дождик, то ли туман. Братья бестолково и молча потоптались у тына, взялись бродить по дворам. Ребятня опять во что-то играла, на сей раз, кажется, в «шегардайского коня». Звали к себе, но Опёнки посмотрели сквозь сверстников, побрели дальше. У обоих под ногами ещё пружинили старинные доски, помнившие небось такое… и столько… «Бог Грозы промолвил Богу Огня…» Рядом с подобными чудесами вчерашние забавы казались пустыми и скучными. Может, скоро это пройдёт, но покамест утвердиться на земле каждодневности что-то не получалось.
А ведь они ещё ждали от Кербоги посулённую песню…
По-прежнему молча Опёнки вывели Зыку. Вернувшись, взяли из санок веретёна, засели наконец-то за рукоделье. Пальцы привычно вытягивали битую шерсть, раскручивали веретено, сбрасывали петельку, подматывали готовую нить… Сквара теребил кужёнку левой рукой, Светел – правой. В собачнике было темновато, но они привыкли управляться хоть ощупью.
Спустя некоторое время Опёнки посмотрели один на другого и вдруг начали смеяться.
Сразу стало легче. Мир понемногу становился на место.
Зыка, чувствуя что-то необычное, взялся мести хвостом сухой мох, потом встал и со вкусом облизал щёки обоим.
Когда в собачник заглянула Арела, братья пытались сложить что-то забавное про избалованного и вредного мальчишку, угодившего в суровую воинскую дружину. Они то и дело прыскали смехом, но, конечно, получалось до крайности несуразно.
– Нищета песенки поёт, – сказала Арела.
Подковырка состояла в том, что лишь беспросветная голь вечно возится с какой-то работой. Братьям, однако, было так весело, что они не обиделись.