Тайный воин
Шрифт:
– Жог!.. – радостно долетело из-за забора.
Дикомыта как стрелой уязвило. Вздрогнул, рванулся…
– Какой жог, когда плоцка? Глазы протри! – окоротили кричавшего.
Опёнок выдохнул, мотнул головой, нахмурился, оглянулся. У двери собачника сидел хозяйский сынишка. Подперев щёку, чертил щепочкой по земле. Ворон подошёл, присел рядом на корточки:
– Что козны метать не идёшь?
Мальчик потупился:
– Отик не велит. Сказал, уши оборвёт, если снова за щенятами не угляжу.
Его точно
– Я тебя, шатущую!.. – подхватился мальчишка.
Сучонка заскребла лапами, вылезла наружу вся и, миновав цепкие руки, прямиком бросилась к Ворону. Он снова обнял толстенький колобок радости и добра, сучонка ёрзала у него на руках, в восторге лезла к лицу.
– Люб ты ей, – сказал мальчик. – У вас на воинском пути псов содержат? А то отик после торгового дня покупщиков ждёт…
Ворон строго отмолвил:
– Учитель говорит, тайный воин Мораны ничем себя не отягощает. Ему собака не в помощь, он тем обойдётся, что может сам унести.
А если по правде, Опёнок уже некоторое время раскидывал умом, мечтал, искал в Чёрной Пятери место щенку. Праздные, конечно, были мечты.
– Меня, – сказал хозяйский сын, – если что, Тремилкой зови.
Взял у него сучонку, понёс водворять, истошно визжащую, в закут. Ворон с ним не пошёл. Чего ради зря полошить собак, без того взволнованных появлением чужаков. Разлаются, потом не уймёшь.
Он присмотрелся к рисунку, покинутому на земле. Тремилко изобразил что-то вроде горбатого мостика над оврагом. Посередине, радостно вскинув руки, среди точечной россыпи приплясывал человечек. С другого края ему раскрывала объятия женщина в просторных одеждах.
– Это что? – спросил Ворон, когда мальчик вернулся.
Тот смутился, но ответил:
– Это братик по Звёздному Мосту к Заступнице переходит.
«К Заступнице?.. А-а…»
– Ты же в город побежишь? – спросил гнездарёнок. – Увидишь его там, нещечко передашь?
Ворон был бы и рад, но отмолвил честно:
– Не… Учитель здесь остаться велит. Я уж всяко просился.
Малец вздохнул, поскучнел. Взял щепку, пририсовал Моране длинное развевающееся корзно. Ворону захотелось возвеселить его. Он спросил:
– У вас битки свинцом заливают?
Тремилко аж выпрямился.
– Ещё чего!
– И правильно, свинчаткой много не собьёшь, – похвалил дикомыт. – Только мы всё в пристенок больше конаемся. А у вас как ведётся?
– У нас-то? А в тройки, гнёздами, с салкой, загонами, в плоцки, на вышиб, в жошки, в покаты…
Ворон понял, что напал на охотника. Развесил уши, собрался нести в Чёрную Пятерь новые забавы, любезные Справедливой. Тут сзади открылась дверь избы, вышел Ветер и с ним
– Щенки у тебя хороши, друже. Продашь одного?
Хозяин замялся. Отказать Ветру он не мог, но и спятить от слова, данного покупщикам, не решался.
– Которого, милостивец?..
– А шустренькую, что к сыну приластилась.
Большак вздохнул с облегчением. Люди не жаловали в собаках серых рубашек, предпочитали яркую, пёструю шерсть, чтобы никто даже издали за волка не принял. Поэтому о сучонке он ещё ни с кем не бил по рукам. И продать если рассчитывал, то вовсе задёшево.
– Не обижай, милостивец! Бери безмездно прямо сейчас!
«Шург'a!.. Я буду звать её – Шурга…»
Ветер усмехнулся:
– Прямо сейчас орудье не велит. Вот из города пойду, возьму. – Помолчал, кивнул на Ворона, докончил: – Или ученик заберёт. А вот отдарок не задержу. Поди сюда, малыш!
Тремилко заробел, но подбежал, склонился. Ветер вытащил из кошеля книжицу. Ворон узнал список «Книги милостей», но дела отнюдь не заурядного: от славных краснописцев Невдахи.
– Держи, малыш. Это слово Владычицы, оно тебя обережёт и согреет…
– Учитель… что тебе в городе так угрозно? Сказал бы уж.
Они стояли среди замшелых валунов у берега ворги, смотрели на беспокойные воды. Прямо перед ними танцевала в вихрях тумана, истаивала на глазах, превращалась в кружево льдина, прихотью течений занесённая в самое сердце кипуна.
Ветер помолчал, ответил не сразу, неохотно, но всё-таки поделился с доверенным учеником:
– Был я в Шегардае несколько лет назад… Орудья ради Владычицы. Запомнили меня крепко.
– А притаись! – вспыхнул Ворон. – Уж ты-то да не сумеешь!
Ветер покачал седоватой головой. Как похож он был сейчас на Космохвоста, ждавшего нерадостной участи: «Небось про царят выпытывать станет. Потом убьёт…»
– Не хочу, – сказал котляр. – И не таково нынешнее служение, чтобы вершить его втай.
Ворон сглотнул:
– Учитель, воля твоя… Ты всё молчишь, какое орудье…
– Потому и молчу, что оно тебе не понравится.
Ворон твёрдо отмолвил:
– Ты не обещал мне, что на веселье ведёшь.
И услышал в ответ:
– Я должен завершить судьбу скомороха, любезного горожанам.
Ветер пристально смотрел в лицо ученика. Ворон слушал невозмутимо. Никаких чувств не оказывал.
– Этот скоморох – пятерушечник, – продолжал Ветер. – Он смешит позорян тряпичными куклами, вздетыми на пятерню. Сам он хвалится Богобоем, а иные ругают Брекалой или Бахоркой. За то, что паскудно представляет Владычицу.