Те, кого мы любим - живут
Шрифт:
Усатый человек смолк. Ребята тоже молчали. Никому из них уже не хотелось продолжать давешний спор.
Колдун
Случилось это, когда я был еще юнцом. Как-то летом уехал я отдыхать к деду Федору, прославленному на Черном море бригадиру рыболовецкой артели. С дедом я был знаком не первый год. С ним мы не раз охотились в горах, дневали и ночевали на рыбалке, вместе переживали свои рыбацкие неудачи, вместе радовались, когда улов был хорош, — бывало, что налавливали почти полную лодку ставриды.
Приехал я к деду вечером, а рано утром мы уже были на берегу
— Колдун в море сидит.
Я ничего не понял, а по лицу деда — оно почернело и нахмурилось — догадался: тут что-то неладно.
Молча стал я готовить лодку, уложил снасти, завел мотор.
Дед закурил, хмуро бросил в мою сторону:
— Напрасно, хлопче, усердствуешь — рыбы не будет. Месяц наша бригада бьется, а рыбы и на понюшку табаку нет. Бывало, ставриду тоннами брали, а теперь что ни день, то хуже улов. В чем причина? И сам не пойму. Поворачивай-ка лучше до дому. Будем пироги с малиной есть.
— Снасть-то какую я привез! Хоть акулу лови — выдержит, — похвастал я.
— «Акулу»! — передразнил дед. — Тут кефальки плохонькой нет, а тебе акулу подавай.
— Вчера не было, а сегодня, может, появится, — настаивал я. — Сердце чует. Авось что-нибудь попадется. Едемте…
Обветренные губы деда дрогнули в насмешливой улыбке:
— Эх, ты, авоська!.. Слушай-ка лучше, что старшие говорят.
— Рыбаки и охотники, люди сказывают, одним миром мазаны: их только слушай — сорок коробов тебе наговорят, — попробовал было пошутить я, но дед обиделся:
— Тебе, конечно, не охотнику, виднее. Поезжай, гляди, кита поймаешь, — и зашагал от берега, сутуля спину.
Одному мне не очень-то хотелось выходить в море, но и отступать было уже поздно. И я решил во что бы то ни стало, вопреки предсказаниям деда Федора, возвратиться с уловом. Не может того быть, чтобы в море, да еще в Черном, не было ставриды. Смешно! Будет рыба!
Я отчалил от берега. Воздух был нежен и чист. Лодка легко и быстро скользила по застывшей глади воды, далеко разносился стук мотора. Отплыв километров пять, я остановился, разложил снасти. Огорчение, навеянное дедом, как-то внезапно исчезло. Я верил в удачу. Правда, вокруг, куда только мог достать глаз, не было видно ни одной лодки, а обычно, когда идет рыба, любителей-рыболовов хоть пруд пруди.
— Ну, это мы еще посмотрим, — самоуверенно сказал я.
Запустил самолов в море, леска тотчас вздрогнула, чиркнула по воде и натянулась. Затаив дыхание, я быстро стал сбрасывать леску в лодку и вскоре вытащил большую красавицу ставриду.
— Вот она вам, рыба! — во весь голос загорланил я, радуясь и торжествуя.
Но на этом все и кончилось. Будто кто заколдовал: шли минуты, часы — рыбы больше не было. Я менял место, отплывал в глубь моря. Все напрасно — ни клева, ни лова.
«Рано обрадовался», — подумал я.
Солнце выкатилось на середину неба. Я успел переменить десятки мест, избороздил километров двадцать и вынужден был с горечью признать правоту деда Федора. Ко всему еще в баке кончался бензин.
Добирался я к берегу уже на веслах, усталый, голодный и злой. Пойманную утром ставриду нацепил на крючок самолова с металлическим тросиком на конце и бросил подальше в море. Вначале она где-то далеко, в глубине, живо металась на привязи, затем замерла, ослабила леску.
Море
Но вдруг лодку мою что-то рвануло. Леска со ставридой соскочила с закрепа и, разматываясь, понеслась куда-то в морскую глубину. Скорее машинально, чем сознательно, я схватил ее на лету, стал придерживать. Она бежала так быстро, что обожгла ладонь. Я вскочил на ноги. Леска остановилась, по ней покатились янтарные капельки воды, и вдруг опять рванулась вперед. Я не дал ей ходу. И тогда что-то сильное стремительно повело ее в сторону. Я попробовал медленно сматывать леску. Она пружинила, шла неохотно. Я очень боялся, что леска не выдержит, лопнет: она натянулась до предела, будто струна. На лбу у меня выступил пот, мускулы на руках онемели, но я продолжал вести к себе из-под воды что-то непомерно большое и сильное. Оно упрямилось, сопротивлялось. Леска почти совсем застыла на месте. Минута… вторая… затем под водой что-то вздрогнуло и изо всех сил метнулось кверху. Это произошло так внезапно, что я отлетел назад и со всего размаху грохнулся на спину, едва не вывалился из лодки. Рядом взбурлила вода, и вдруг… вдруг в двух метрах от себя я увидел голову… акулы.
Багровые, налитые свинцом глаза враждебно и неподвижно смотрели на лодку. У меня по спине пробежал мороз. Но акула вильнула хвостом и скрылась.
Я не выпускал из рук леску. На всякий случай снял с уключины весло и опять поднялся на ноги. Я понял, что произошло. Акула глубоко заглотнула ставриду с крючком и оказалась на самолове, как на привязи.
Теперь, чуя опасность, она повела себя хитрее. Она уходила далеко под воду, сохраняла силы. Сквозь толщу воды я видел силуэт ее огромного тела, передвигающегося под взмахи хвоста то в одну, то в другую сторону. Но и я стал хитрее. Я не давал акуле отдохнуть. Опять, но уже осторожно, стал тянуть хищника к себе. Он растопырил плавники, нырнул в глубину.
Я попустил леску, а потом рывком остановил акулу. Тросик самолова больно врезался в руку. Акула рассвирепела, стала бросаться вверх, вниз неокончательно выведенная из себя, поджав плавники, стрелой полетела навстречу. Я невольно подался назад. Почти у самой поверхности акула несколько раз перевернулась, мотну ла, как лошадь, головой и высунулась из воды. Я перехватил весло и со всего размаху ударил ее по черепу. Акула, вздрогнув, отскочила и тяжело перевалилась набок.
Это был полутораметровой длины хищник с темно-серой спиной и плоским, ослепительно белым животом. Сильные, большие, точно крылья птицы, плавники обтянуты слизистой прозрачной кожей. Хвост — будто две огромные, соединенные ладони. Голова — остромордая, с красноватыми, хищными глазами; в нижней части опрокинутым полумесяцем зияла раскрытая пасть.
Я потянул леску, и она внезапно лопнула. Но акула уйти уже не могла. Я еще раз ударил ее ребром весла, потом с огромным усилием втащил в лодку.
На берег я вернулся к вечеру. Подплывая, издали увидел деда Федора. Он стоял в кругу рыбаков, курил, поглядывая в мою сторону.
— Акулу поймал! Акулу! — крикнул я, выпрыгивая из лодки.
— Может, кашалота? — отозвался кто-то.
Рыбаки окружили лодку. Я смотрел на них торжествующими глазами. Дед Федор насмешливо фыркнул:
— Это такая же акула, как я жар-птица.