Те, кого нет
Шрифт:
Вечером, лежа в гостиничном купальном халате, хлюпая распухшим породистым носом и возбужденно блестя слезящимися глазами, он изложил Сергею проект собственного будущего. Федоров, со своей стороны, пытался лечить его местной водкой с паприкой и медом из супермаркета. План-максимум был таков: вилла в Биаррице и юридическая практика в Европе. Минимум заключался в том, чтобы наконец-то сплавить родителей на постоянное место жительства в Германию, желательно в приграничный курортный городок на юго-западе, а самому до поры оставаться дома, потому что трамплинов для карьерного взлета — бери не хочу. Затем — женитьба,
Федоров кивал и пил, не закусывая. Ему не хотелось уезжать из Будапешта.
Наутро оба мучились похмельем — водка оказалась никудышной, в полупустом самолете сели почему-то порознь, а на фирме по делу больше не пересекались, при встрече перебрасываясь парой пустопорожних фраз, вроде: ну и погодка сегодня, чистая гнусь…
Криницкий вежливо поздоровался, безразлично скользнув взглядом поверх федоровской макушки. «Не узнал, стало быть, — подумал Сергей. — Однако как же ты, брат, изменился за эти семь лет… Прихварываешь, что ли? Похудел, залысины в полголовы, один нос торчит гордо, по-прежнему. И такой же надменный пижон. Интересно, выучил он французский?»
— Сергей, так сбегаешь за Инной? — донесся до него голос Савелия Максимовича. Полковнику и в голову не пришло представить юриста.
— Ну, — сказал Федоров и покосился на Александру, которая пилила неподатливую чоризо, не поднимая глаз. — Она под навесом, кажется, с Наташей… Накрывают.
— Давай, — кивнул полковник. — Нет, погоди, я вот что… — Он метнул в рот ломтик колбасы, аппетитно зажевал. — Сашенька! Не в службу — пока то-се, сделай людям перекусить… Чай, бутерброды. В холодильнике торт. Григорий Александрович, к сожалению, не может задерживаться, а отпускать человека голодным — не в моих правилах. Я попозже загляну попрощаться…
Подхватив Федорова под локоть, Савелий Максимович вывел его в коридор, прикрыв за собой дверь. Сергей не удержался и тут же сообщил, что знаком с Криницким по работе в фирме.
— И как он тебе?
— По-моему, толковый. Хотя я его не слишком коротко знаю.
— Верно, — сказал полковник, — толковый. Но с норовом и амбициями. Отсюда и проблемы. Я Григорием доволен, он меня не подводил, да и аппетиты у парня умеренные. Знаешь, почему не хочет остаться? Среди тех, кого мы с Инной пригласили, будет один прохиндей, с которым у Криницкого война не на жизнь, а на смерть. Принципы, понимаешь…
— Зачем он вам понадобился?
— Кто, прохиндей? Для дела, Сергей Викторович, и такие годятся. Этот стервец — толковый подрядчик, но вор. Причем хитрый. Криницкий ему тяжбу проиграл и с тех пор ненавидит. Уперся — не останусь, и все тут. Черт с ним! Баба с возу — кобыле легче. Гриша голова, этого не отнимешь, — Савелий Максимович хмыкнул. — Только в личной жизни ему не поперло. Женился на сущей курве, содержит ее и кучу родичей, сам возится с дочкой. Еле наскреб на приличные колеса… Я вот о чем хотел с тобой переговорить, Сергей… только не спрашивай, почему да зачем…
— Не буду. — Сергей остановился в холле.
— В порядке одолжения — возьми на себя моего братца. Явятся гости — посади рядом
— Идет, — сказал Сергей. — Какие вопросы, товарищ полковник.
— Ну, спасибо, уважишь. Я ведь всегда говорил Александре — у тебя, сестренка, мужик — поискать. Ладно, я — наверх. И глянь — где там дочка Григория?
Смагин-старший озабоченно затопал вверх по лестнице, а из коридора, ведущего к зимнему саду, донесся сиплый вопль Джульетты.
Валентин переоделся еще до появления первого гостя. Неизвестно, настояла ли на этом сестра, заметив косые взгляды Савелия в сторону младшего брата, или сам Валентин решил сменить свой бутафорский прикид, — во всяком случае, в его сумке нашлась, словно заранее ждала часа, светлая хлопковая рубашка. Александра тут же ее и выгладила, прямо на кухонной барной стойке.
Гости начали собираться, когда Валентин бесцельно слонялся по участку, исподтишка следя за Наташей, которая в своем куцем платьице и фартуке с оборками хлопотала вокруг стола и не обращала на него ни малейшего внимания. Пару раз он подходил к очагу, пытался завести разговор с Родионом, но племянник не реагировал, отвечал односложно, якобы поглощенный неотложным делом, требующим полной сосредоточенности. Марты нигде не было видно.
Ни одна сволочь не обращала на него внимания. Словно его тут не было.
Только усилием воли Валентин Смагин не позволил ядовитой ненависти затопить мозг, отравить кровь и заставить сердце беспорядочно колотиться.
Он умел с этим справляться. Глубоко прятать чувства и мысли. По-настоящему легко ему было только с детьми, да и то не всегда и не со всеми; попадались в рейсах колючие, настороженные, недоверчивые, похожие на старичков, умудренных житейским опытом. В таких случаях он предпочитал налаживать контакты с их мамашами и папашами, умученными дальней дорогой и нытьем отпрысков.
Неторопливо, заложив руки за спину и рассеянно поглядывая на верхушки сосен, Валентин обошел по периметру лужайку, чтобы оказаться поближе к приглашенным и слышать разговоры.
Машины припаркованы, сад и дом заполнились голосами, рукопожатия, взаимные представления, витиеватые поздравления юбиляру, женщины с фальшивыми улыбками и восклицаниями взаимного восторга обнимают Инну, мужчины хлопают по плечу Родиона, а тот прячет руки за спиной, дергает плечом — пардон, весь в саже. Душноватый ветер с озера на минуту прибивает дымок от очага к земле, а в следующую минуту Инна, сияя высоко подведенными глазами, появляется на ступенях со сверкающим подносом, уставленным высокими разноцветными бокалами, и передает его Наталье, чтобы та предложила гостям аперитивы. Все, как в высшем обществе, — перед тем, как усесться за стол, необходимо малость выпить, расслабиться, взбодрить печень и все такое прочее. В каком кино Инна все это подсмотрела? Общий слитный гомон, всплески смеха, отдельные возбужденные возгласы…