Те, кого нет
Шрифт:
— Ты и это утаила от меня, — усмехнулась Наталья, не понимая, почему никак не может справиться с раздражением. Ну, поженились старички, дядя Андрей всегда был неравнодушен к матери. Что она тут себе навыдумывала? — А потом? Что случилось-то?
— Кризис. Какие-то люди избили Андрея, сломали ему руку, подожгли машину. Ему пришлось продать свой бизнес и квартиру — более или менее удачно. Мы сделали здесь ремонт и решили приобрести скромный домик за городом. Чтобы когда ты окончательно вернешься, поселиться там, а тебе оставить эту квартиру.
— Ну да, — фыркнула
— Что за странный тон, Наташа?! Выслушай меня спокойно. Подходящий дом пока не нашелся. Мы думали, что у нас еще есть время до твоего приезда. Я не хочу жить слишком далеко от города, потому что машины у нас теперь нет, и, думаю, она нам не понадобится. Мы с Андреем провозились всю вторую половину ночи, чтобы освободить и приготовить комнату для тебя. Мы…
— Спасибо, — сказала Наташа, вставая. — Прости меня. Глупо, конечно. Наверно, я ждала услышать какое-то другое «мы». Но все нормально, мама. Я знаю, что вы с дядей Андреем желаете мне только добра. Спасибо за все. Извини, я пойду к себе, если позволишь. Устала с дороги…
Это было неправдой. Не было никакой усталости. Просто сейчас она не хотела видеть их вместе. Уже закрыв за собой дверь, Наташа слышала баритон вернувшегося Андрея Петровича, плеск воды в ванной — видно, собаке мыли лапы после прогулки, встревоженный голос матери. Она разобрала жалкую кучку своих вещей, пересчитала деньги и покачала головой, обнаружив сунутую Анютой в потайной кармашек рюкзака стодолларовую купюру. Но позвонить и отругать было неоткуда, да и вообще для начала следовало осмотреться в собственном логове.
Здесь все оставалось почти по-прежнему. Даже новые обои и линолеум были тех же тонов, что и раньше — теплых, с преобладанием бежевого. Ее старый письменный стол, компьютер — слабенький по сегодняшним меркам, но все-таки подключенный к сети. Наташа шагнула к платяному шкафу, открыла — там в полном порядке висели ее старые вещи — платья, юбки, блузы, серый блейзер, который полагалось надевать в банк, белый пиджак для особых случаев, махровый халат.
Наташа прихватила халат и направилась в ванную комнату, на ходу заглянув в кухню и спросив у матери, где взять банное полотенце.
Андрей Петрович сидел за столом, прихлебывая чай из цветастой чашки; при ее появлении он поставил чашку и сказал:
— Ну, здравствуй, девочка!
— Здравствуйте! — хмуро отозвалась она.
— Это наш Захар. — Андрей Петрович кивнул на рыжую гладкошерстную таксу, сидевшую у его ног. Пес поднял на Наталью породистую сухую морду, повел влажным носом, принюхался и отвернулся.
— Славный кобелек, — сказала она. — Мама, куда положить грязное?
— В корзинку. Там, в ванной, — засуетилась Наталья Всеволодовна. — Или сразу в стиральную машину… Доченька, нас до вечера не будет, обедай сама, все найдешь в холодильнике.
— Поняла.
— Ты куда-нибудь собираешься?
— Да. Не забудьте оставить ключи, — проговорила она и заперлась в ванной.
Когда оба они наконец-то ушли, Наташа загрузила машину,
— Умник! — усмехнулась Наташа. — И ты туда же? Ну иди, иди со мной, Захар, будешь свидетелем, что я ничего не украла. Просто кое-что одолжу на время…
Пес и в самом деле поднялся и последовал за ней. Озадаченное выражение не сходило с морды рыжей таксы.
Подходящий мужской ремень нашелся в мамином шкафу. Там же скопом висели вещи Андрея Петровича — очевидно, их поспешно эвакуировали сюда этой же ночью. У дальней стены — новая двуспальная кровать под ярко-оранжевым покрывалом. На стене, прямо над любовным гнездышком, — пятилетней давности ее собственная фотография в буковой рамочке: скромная трудолюбивая девушка из приличной семьи. Длинные волосы сколоты на затылке, нежное и слегка простоватое лицо, прямой носик, отложной воротничок, сережки с крохотными камешками в маленьких мочках.
Наташа прищурилась: знала бы мама, как они ей пригодились, эти сережки, подаренные к двадцатилетию. Она их не снимала, и в колонию пошла в них, несмотря на запрет и советы: отдай своим, все равно отметут. От кривой злобной дуры, верховодившей в отряде, она отбилась — Анюта помогла, а вот от контролера, положившего на нее глаз, пришлось откупаться этими самыми сережками. Видно, понравились его жене, от нее в конце концов отстали. Тогда же она остригла свои пышные волосы под ноль и впервые закурила…
— Пошли со мной, песик, перекусим, угощу тебя сыром, — вздохнув, сказала Наташа. — Подкрепимся для новой жизни…
Спустя час она уже энергично вышагивала по городским улицам, нацепив солнцезащитные очки, с пачкой денег в заднем кармане джинсов, которые по-прежнему то и дело сползали с бедер.
Ремень не пригодился: брюшко у Андрея Петровича оказалось чересчур солидным, а новую дырку прокалывать она не стала, решив где-нибудь купить собственный. С Захаром они поладили, и пес провожал ее до дверей в превосходном настроении. Наташа тоже чувствовала себя по-другому: ее состояние определялось одним словом: «наплевать».
Странное дело — ведь в прошлом, которое она про себя называла «до», Наташа любила этого человека, брата ее отца, чудом уцелевшего в той давней кровавой мясорубке. Даже мечтала, что когда-нибудь он станет мужем ее матери. Так и вышло. Чего же она хотела на самом деле? Свалиться на голову: мамочка, дорогая, теперь моя очередь заботиться о тебе, я сильная, я сумею!.. Облом. Вместо этого двое пожилых людей станут ее жалеть, кормить, тревожиться о ее судьбе. Счет в банке, квартира, блин!..
В первом попавшемся джинсовом бутике Наташа купила крутой ремень, а в электронном супермаркете в двух кварталах — навороченный смартфон. Присела поблизости в скверике, установила чип и позвонила Анюте.