Те, кого ждут
Шрифт:
Суд, как всегда, оказался короток.
"Ну что ж, Софья Владимировна", - Владов притушил окурок в банке "Спрайта", - "я вас звал. Я в вас был. Решайтесь".
... я действительно обладаю степенью посвящения и дипломом об окончании школы Рамина Гараева. Считаю абсурдным смешение симптомов белой горячки с так называемыми "эзотерическими таинствами". Не вижу никакой связи между покупкой гражданином Владовым на вокзале города Троицка двух бутылок водки "Славия" и между возникновением над гостиницей "Металлург" объекта, напоминавшего клубок огненных змей, некоторое время освещавшего привокзальную площадь, а затем мгновенно
...от обвинений не отрекается. "В двадцать один час нуль нуль минут пятнадцатого августа настоящего года гражданин Охтин Даниил Андреевич довольно непродолжительное время производил прерывистые постукивания в неосвещенные окна ресторана 'Для тех, кого ждут', после чего нетвердыми шагами направился вдоль Карпатского бульвара. Достоверно установлено, что гражданин Владов Даниил Андреевич в двадцать один час нуль нуль минут вышеуказанного дня находился на ежевечернем просмотре кинофильма 'Схватка' в кинотеатре 'Октябрь' и на подоконнике квартиры номер шестьдесят шесть дома номер шесть по Карпатскому бульвару, где прописан один, вполне без сожителей. Ввиду несоответствия наблюдаемого идеалам понимания мироустройства и мирораспорядка наблюдение прекратил, о чем сожалею и сознаюсь без пристрастия". Температура тридцать восемь и три. Пульс учащенный. Зрачки расширены. Производит отталкивающие движения. Хватательный рефлекс отсутствует. Не прекращаются жалобы на рвоту кровянистыми массами...
ГОСПОДИ, ДЫШАТЬ ВЕДЬ НЕЧЕМ!
– Вы кто? Вы почему без глаз?
– Я горбат. И улица эта - Гарбат. Домов не ищите. В пещерах живем. Пещеры - в горах. И горы - Гарбаты.
– Вы зачем мельтешите?
– Это вы мельтешите и топчетесь. Вы что - танцор?
– Я Охтин. Даниил Охтин. Андреевич, конечно. Я пьян. Где папа?
– Папа - отче ваш. Его не видно. А вы не врите. За это - на кол. Мужчине на кол - позор, "нельзя" по-вашему. Женщине - можно. Даже нужно для плодовитости.
– Я вам не верю. Лариса! Лара!
– Не ори, подлец! Ты сволочь, Владов, глумливая сволочь, ты только что братался с безглазым гусляром. А я? Я что, не хочу немножечко любви? Хоть капельку, хоть долечку!
– Ты нищенка, не ври, ты не Лара, я не Владов, я Охтин. Ларра! Поймайте ее, она же голоднайааа! У Ларисы на ногах трусы, у Ларисы между ног усы, я не мастер, не умею, и в носу тоже усы, я смотрю.
– Отпусти бороду. Вот так. Я за тобой слежу.
– Спасибо. Сам-то следить не могу - глаза заплыли.
– Не буянь. Я слежу.
– Спасибо. А то я не дойду до высокопоставленной цели, потому что шнурки развязываются. Все. Совсем распустились.
– Сержант! Есть человек в шнурках!
– Ваши шнурки, пожалуйста.
– Пожалуйста, и даже не благодарите.
– И ремень.
– Ремень - это слишком. На ремне вы повеситесь.
– Мы - повесимся?
– Конечно. Меня засадите, закроете, а сами - вешаться. Видал я таких. За вами не уследишь. Что вы мельтешите?
– Господин генерал, пристрелить его сейчас или до праздника припасти?
– Припаси, сынок, припаси.
Охтин вцепился в пропахший мышами обшлаг:
– Я знаю вас, вы всех милее, всех румливей и глумнее, отпустите меня, я не проповедывал, я не он, я не смею, я не плотник, я птица, птица-охтин.
–
Охтин каркнул и попытался взлететь над пропастью.
– Взлетел! Пошли чудеса! Пошли, говорю!
Чудеса сверкнули фейерверком. Охтин не выдержал. Охтин рухнул.
– Бросьте ему на дно еды. Пару хлебов и пару рыб. И штихели. Два. Разные. Мастер, все-таки.
Тревожило - растрескивалось, шурша, сыплясь - глыба песчаника - только липкое, склизкое перемешанную муть склеивало, спрямляло - груда чертилась грудью, глыба ссекалась глубью, губами - изглазилась, взъерошилась шерсткой волосишек - чтобы вскоре ссохнуться, морщинками треснуть, утопить шершаво песчаной осыпью - золотым дождем: нездешним: долгожданная речь: "Что, Данило, не рождается цветок?". "Тьфу, нечисть!" - сплюнул, выбрался из сугробного вороха нежнейших простыней, отсыревшую сигарету еле раскурил. Посреди комнаты, как всегда, стоял обуглившийся крест с распятой рыжей ведьмой. Владов, почерневший, ссутулившийся, прохаживался вкруг креста, поглаживал ее по животу, вздутому, бормотал: "Ну и какой толк от твоего бремени? Какой толк от твоих мучений? Какой?". Ведьма, поникнув головой, шепнула что-то и, вспыхнув, иззолотилась искристой пыльцой, рассеялась. Владов вобрал в ладони, дохнул, влажную, вязкую кашицу вылепливал выстилались золоченые лепестки на земляном полу - и каждой своей прожилочкой были ясны, каждой прожилочкой стекались в шевелящуюся бездну. Владов приблизил лицо к трепетавшему жерлу, шепнул - из чашечки взметнулись светляки. Владов отшагнул. Посреди комнаты медлительно, неторопливо сворачивался бутон, смыкал в себя роящуюся светлость. Владов отступился, выбрался из вороха нежнейших простыней, отсыревшую сигарету еле раскурил.
В ушах еще шумели светлинки, в раскрытое окно вносились янтарные нити, спутанно вились. Владов опьянялся кружением света. Сквозь коридор вплывал тягучий, тучный шорох - поскрипывал паркет, смешливо перезванивались фужеры, пузырьки выскакивали суматошными фонтанчиками - Владов в прикрытые веки подглядывал, как Зоя скрадывает шорохи шажков.
Невнятно вздыхал ветер, все порывался обнять, и рассвет укладывал тени в смятые простыни. Ожерелья радужных блесток брызнули с пальцев Зои, опухший синяками Охтин вздрогнул от капель:
– Тссс, не надо, больно, как иголочки вкололись.
Зоя, почему ты вдруг смутилась и туманишься?
Зоя, глядя как пальцы Охтина пропадают мимо ее улыбки, вцепляются в призрак...
– Я ничего не понимаю, Зоя. Ты где?
Зоя разрыдалась.
– Как они посмели? Тебя - в кутузку! Как они посмели? Тебя же весь город знает! При чем здесь Лариса? Которая Лариса? Которая ритуальные кинжалы скупает?
– Насчет этого еще не слышал. Которая магическими кашками завтракает.
– Нда? А сперму натощак она не пьет - для бодрости? Не открывай глаза! Говорить можешь? Я включу диктофон. Для Милоша запишем. Нет, его вторые сутки найти не можем. Включаю.
Сердце смерзлось. Не может быть. Как если бы выселили, дворец сожгли, а ты свидетель. Пока не пройдешь сквозь скелет сгоревших перекрытий, пока не вселишься в пепелище - не больно, не ноет.
Данилевич вызвонил, вкрадчивый такой:
– Вас не застанешь. Даниил Андреевич, предлагаю встретиться в непринужденной обстановке. У Ларисы Нежиной. Иначе придется повременить с "Доверием".
Я еще отшутился:
– Доверие сверяют не с часами, а с настроем сердца, а оно...
– Вот-вот, сверим настроения, зажигательный вы наш, - шикнул и сбросилось.