Те, которые
Шрифт:
Чужие ноги продолжали болеть, но чужая боль, оказывается, переносится легче. Теперь надо их вылечить. Богдан осторожно подтянул (чужие!) колени поближе к груди. Взялся за них руками. Теперь представлять, что ноги не его, стало проще. Он сосредоточился на пламени, которое грызло ступни, голень, колени, и начал понемногу высасывать его. Как пылесосом – если бывают пылесосы для поглощения огня. Огнесосы.
И ногам стало легче! Пожар затихал, только ныли да чесались кости.
Это было так здорово, что Богдан не сразу
Выписали Богдана только через месяц, хотя ноги уже давно зажили.
Напоследок врач выписал папе рецепт:
– Болеутоляющее. Оно очень сильное, так что храните в недоступном для детей месте. Если съест больше трех таблеток за раз… – доктор выразительно замолчал.
– Так, может, послабее что-нибудь выпишете, – попросил папа.
– Послабее ему не помогают. Желаю удачи.
Богдан слышал этот разговор как раз тогда, когда мозг уже начал что-то соображать, выходя из лекарственной блокады, но боль в голове еще не парализовала его. Он понял, что надо делать.
Теперь осечки быть уже никак не могло. Врач ведь сказал: «Если съест больше трех таблеток за раз…». Он не закончил, но и так понятно, что случится. И это будет здорово, потому так можно будет навсегда избавиться от всей боли сразу.
Случай подвернулся буквально на следующий день. Нюшку отдали бабушке, маме с папой нужно было обязательно пойти на работу. Мама, правда, очень долго не уходила, волновалась:
– Даньчик, еду я тебе вот тут поставила, у кровати. Если захочешь в туалет…
– П-п-помню! – раздраженно перебил ее сын.
Он уже в десятый раз выслушивал инструкции.
– Вот телефоны, – не унималась мама, – домашний и мобильный. Если что, сразу звони! И мне, и папе, и бабушке.
– Да п-п-помню я!
– Я бы осталась! – мама решила, что Богдан злится из-за ее ухода. – Но мне обязательно надо сегодня быть! Я постараюсь пораньше…
Богдан сердито отвернулся к стене.
– Ножки болят?
– Б-б-болят! – соврал он.
Ноги не болели с того самого дня, как он перелил огонь из них себе в мозг.
– Давай я не пойду, – жалобно сказала мама.
Богдан испугался, что она правда останется, и повернулся к ней, изобразив что-то вроде улыбки.
– Ты иди. Н… нормально все.
Мама еще раз поцеловала его и встала. Богдан вдруг понял, что он видит ее в последний раз в жизни. Сразу защипало в носу и помертвело в низу живота.
– Мама, – сказал он, совсем не заикаясь. – Я тебя люблю.
Мама снова села, молча прижала его к себе и еще долгую минуту так сидела. Потом глянула на часы, всполошилась и убежала.
Он для верности подождал минут пять. Потом встал и на нетвердых ногах пошел на кухню. Ноги не болели, но от долгой неподвижности плохо слушались. Лекарства лежали
Никаких особенных чувств Богдан при этом не испытывал: ни страха, ни надежды на облегчение. Слишком болела голова. Он просто знал, что надо сделать именно так. Честно говоря, он уже смутно помнил, зачем он все это затеял.
С каждой секундой становилось все легче и непонятнее. Захотелось лечь на пол – он лег. Захотелось засмеяться – он засмеялся.
А потом вдруг провалился в большой белый колодец. Он летел по нему сразу во всех направлениях, и это было очень здорово. Жаль только, нельзя управлять таким полетом. Впрочем, зачем управлять, если все равно летишь сразу везде?
Как ни странно, хотя полет получился беспорядочный, но закончился он полной ясностью в голове.
Богдан больше никуда не летел, но и не стоял, и не висел, и не лежал. Просто где-то был. Боль ушла. Голова совсем пустая. Богдан почему-то не удивился, услышав знакомый голос:
– Рано! Тебе рано еще умирать!
– Да пошел ты! – весело сказал Богдан.
В фильмах часто так говорили, но у него никогда не получалось выговорить фразу на одном дыхании. Теперь получилось.
– Почему ты все напутал? – загремел голос. – Я тебе сказал лечить себя, а не убивать.
– Не получилось, – Богдан мог бы не отвечать, но ему хотелось поболтать перед смертью. – Начал лечить ноги, так голова заболела…
– Зачем ноги?! Почему ноги?! Я же предупредил – сначала голову!
– Какая разница? – Богдан отмахнулся, но внутри вдруг ожила надежда. – Вылечил бы голову, ноги разболелись бы!
– Вся боль всегда в голове! Понимаешь – всегда!
– Значит, я мог просто голову вылечить? – надежда росла и уже заполняла Богдана целиком.
– Никакого прошлого времени! – голос стал веселым. – Ты можешь! Не забудь: в первую голову лечи голову!
И все резко оборвалось.
Он снова лежал на полу, измазанный чем-то липким. Вокруг были чьи-то лица, кто-то что-то говорил, а кто-то плакал.
Теперь его не оставляли одного ни на минуту. В палате по очереди дежурили две медсестры, обе пожилые и усталые (впрочем, Богдана они жалели). Иногда их сменяли папа или мама.
Это ему не мешало. Ни у кого ведь не вызывало удивления, что переживший попытку суицида мальчик время от времени подносит ладони к голове и так замирает.