Те, кто охотится в ночи
Шрифт:
– Оно? – мягко спросил Исидро.
– Это не человек.
– Мы тоже.
Кэб остановился в самом начале Савой-Уок. Гриппен расплатился с возницей, и Эшер в окружении двух вампиров двинулся по темному переулку, в конце которого высокой вычурной глыбой маячил Эрнчестер-Хаус. Золотистый свет из прорезей штор воспламенял смешанный с туманом мелкий дождь. Они еще только ступили на мраморное, запятнанное сажей крыльцо, а одна из дверных створок уже открылась и в проеме возникла чета Фарренов. Супруги стояли, взявшись за руки.
– Боюсь, она мертва безнадежно. –
– Ерунда, – проворчал Гриппен. – Сначала должно быть окоченение.
– Вы почерпнули это из опытов над человеческими трупами? – спросил Эшер, и вампир грозно нахмурил брови. – Но у вампиров патология может быть совсем иной.
На изящный диванчик времен Регентства Антея набросила свой бархатный плащ. На фоне темно-вишневого бархата золотистые волосы Хлои казались почти белыми. Они лежали завитками и локонами, свешиваясь почти до полу, и Эшеру тут же вспомнилась спящая Лидия в день его первой встречи с Исидро. Глаза и рот Хлои были закрыты. Но восковая, словно истаивающая на глазах плоть производила все то же ужасающее впечатление. «Сногсшибательно красива! – вспомнил Эшер. – Этакая карманная Венера…» Окаменелость… Клетка за клеткой плоть становилась нечеловеческой, и нечеловеческим становилось сознание…
Второй плащ был наброшен сверху. За многие годы Антея, должно быть, накопила тысячи плащей самых различных фасонов. Этот был черный, расшитый бисером. Розовое платье Хлои сияло из-под него, как край облачка на закате. Левой рукой Эшер приоткинул край плаща, чтобы осмотреть чудовищные раны на горле. Затем вылез из рукава и сбросил с плеч свое широкое пальто. Покрутил запястьем и обратился к Антее:
– Засучите рукав, пожалуйста, если вам не трудно. Она выполнила его просьбу, стараясь не коснуться случайно серебряной цепи. Даже вскользь ухватив запястье Эшера, дневной вампир оставил на нем опоясывающий синяк и красные следы пальцев.
Эшер ощупал ряды шрамов на собственном горле. Сувенир из Парижа. Затем опустился на колени перед телом Хлои и сравнил. Его шрамики были раза в три меньше дыр в девичьей коже.
– Огромные клыки, – тихо сказал он. – Какие-то даже гротескные – в таком виде вампира представляли бы на любительской сцене. Выдаются гораздо ниже губ, режут его собственную плоть… – Его палец дважды черкнул вниз от густых коричневых усов, и глаза Исидро пристально сузились. – Такое впечатление, что изменения эти произошли с ним относительно недавно.
– Конечно, недавно! – проворчал Гриппен. – А то мы сами не знаем, что стало бы с вампиром, который пьет кровь вампиров!
– А что бы с ним стало? –
Голос Гриппена был жесток:
– Его бы убили другие вампиры.
– Почему?
– А почему люди побивают камнями тех, кто пожирает трупы, насилует детей, режет божьих тварей, чтобы насладиться их воплями? Потому что это отвратительно!
– Нас очень мало, – мягко добавила Антея, и пальцы ее коснулись массивной броши на груди, – и жизнь наша подвержена столь многим опасностям, что предатель может погубить всех нас.
– И еще потому, – шепнул легкий бесстрастный голос Исидро, – что пить агонию вампира – это такое глубокое, такое богатое оттенками наслаждение, дающее столько жизненных сил и новых возможностей, что легко может стать величайшим искушением вообще.
Молчание пало – внезапное, оцепенелое. Шелковый шелест дождя, казалось, стал громче. Затем Гриппен прорычал:
– Это ты так думаешь, шелудивый испанский пес!
Сидя на стуле возле диванчика, небрежно скрестив ноги, но держась по обыкновению очень прямо, Исидро невозмутимо продолжал:
– Но речь идет не об агонии, а всего лишь о крови. Мы можем получать физическое наслаждение от крови животного или человека, и не убивая его при этом, в чем вы, Джеймс, вероятно, уже убедились. – Сказано это было со светской легкостью, как будто не Исидро дрался в Париже с полудюжиной вампиров, пытаясь спасти Эшера, и не защищал его потом, рискуя собственным благополучием. – Но пить кровь вампира – пусть даже в малых количествах – весьма неприятно, если ваша собственная плоть уже перестала быть человеческой. Мне говорили, это даже вызывает приступ дурноты.
– Стало быть, и это было попробовано?
Вампир чуть откинулся на спинку стула, обхватив руками колено. Легкая улыбка коснулась его губ, но светлые глаза, как всегда, оставались сумрачными.
– Все было попробовано.
Остальные собравшиеся у тела Хлои поглядывали на него сконфуженно – все, кроме Эрнчестера, который сутулился в кресле, уставившись на свои белые беспомощные руки так, словно видел их впервые.
– Ну хорошо, значит, если питаться кровью вампира – убивая его при этом или не убивая -, то это не приводит к таким изменениям?
– Не приводит, – ответил Исидро после короткой паузы, – судя по тем, кого я знал.
– И кто же это был? – в гневе спросил Гриппен.
– Поскольку они сейчас мертвы, – отозвался испанский вампир, – это уже не имеет значения.
– А как насчет вампиров, которые были старше, чем сейчас брат Антоний?
Исидро подумал, прикрыв глаза.
– Райсу Менестрелю было около пятисот лет, когда он погиб (если погиб) при Пожаре. Подобно Антонию, он обладал огромными возможностями, подобно Антонию не боялся серебра и, возможно, дневного света, хотя в этом я не уверен. Его видели все меньше и меньше. Я знаю, что питался он регулярно и никаких признаков ненормальности не проявлял. Сколько лет было Иоганну Магнусу – не представляю…