Те же и граф
Шрифт:
В другом классе Володя Коршунов прочел целиком поэму "Люблю". "Интересно, - подумала Колосова, - что это за мода у них появилась? Или хотели таким образом всех поразить?"
Обычно ученики не баловали объемами выученного стихотворения. Всегда спрашивали:
– А какой минимальный объем? Можно выучить одно четверостишие?
– Пожалуйста!
– легко соглашалась Колосова.
– Только что о нем говорить будете? Ведь чем больше стихотворение, тем легче его анализировать.
Однако что им до анализа. Если бы не запрет повторяться, все бы выучили у Маяковского "А вы могли
На перемене на кафедру заглянула ученица и попросила Колосову зайти к Валентине Сергеевне, завучу.
– Что-то за тебя взялись, - сказала Ирина Николаевна.
– На прошлой перемене мадам Брошкина тебя уже искала.
Маша со вздохом поднялась из-за стола и направилась в учебную часть.
– Мария Кирилловна, зайдите к директору, - оторвавшись на миг от телефонной трубки, велела Вера Сергеевна.
– Зачем?
– удивилась Маша.
Завуч тотчас осердилась:
– Ну, вы же понимаете, не на блины!
Маша пожала плечами.
– Хорошо. А зачем я ему понадобилась?
– Он вам все скажет, - ответствовала Вера Сергеевна и вернулась к телефонной трубке.
Колосова еще раз вздохнула и отправилась на первый этаж в кабинет директора. От перемены оставалось пять минут, ей было жаль их. Секретарша директора Лариса славилась своей надменностью и неприступностью. Еще чрезвычайной занятостью. Она не сразу ответила на простейший вопрос:
– Директор у себя?
А секунды тикали. Наконец, Лариса соизволила поднять глаза от компьютера и недовольно процедила:
– Подождите, у него посетитель.
– Я не могу ждать, у меня сейчас урок начнется.
Лариса нехотя встала из-за стола и заглянула в кабинет:
– Александр Михайлович, к вам Колосова.
Затем она обернулась к Маше:
– Заходите.
Маша вошла, чувствуя себя виноватой, хотя в чем она была виновата? Видимо, это свойство всех начальнических кабинетов - внушать посетителям чувство вины и осознание собственной ничтожности.
Однако сам Александр Михайлович Воропаев был молод и демократичен. Когда-то он учился в этой школе, знал ее специфику, теперь преподавал здесь математику. К учителям относился с пониманием. Однако его не спешили назначать директором, пока что он только исполнял обязанности. По традиции положено, чтобы директор был доктором математических наук, а Александр Михайлович дорос лишь до кандидатства.
– Присаживайтесь, Мария Кирилловна, - предложил директор, ответив на приветствие.
Маша села на краешек стула возле огромного стола для заседаний. Воропаев был не один и с посетителем явно накоротке. Выходит, объясняться будут в его присутствии. "Что же ему нужно?" - недоумевала она, но все поняла с первой фразы:
– Мне звонила мама вашего ученика Бородина Коли, - он глянул в памятную записку, - из одиннадцатого "Б".
Колосова невольно воскликнула:
– Опять!
– Вот именно, опять. Вы понимаете, я должен как-то реагировать на ее претензии.
– Воропаев повертел в руках ручку.
– Поверьте, я полностью доверяю вашему профессионализму. И все-таки, приготовьте для меня
– Но ведь он есть в учебной части!
– недоумевала Колосова.
– Вера Сергеевна не нашла. Вы лично для меня составьте и занесите, хорошо?
– Хорошо, - пожала плечами Мария Кирилловна и проворчала: - Стоило ради этого беспокоить директора!
– Вы прекрасно знаете, какие бывают родители, Мария Кирилловна...
– мягко возразил Воропаев.
– Все, я могу идти?
– поднялась Маша и объяснила: - Уже звонок, кажется, прозвенел, мне на урок пора.
– Идите, - отпустил директор.
– Извините, что побеспокоил.
Перемена и впрямь уже закончилась. Маша спешила в класс, как раз тот, где учился Коля Бородин. Хотелось спросить у него: "Что твоей матушке нужно от меня? Почему она не дает мне покоя?" Так ведь дело может дойти до проверки на профпригодность...
Конечно же, Мария Кирилловна ни слова не сказала Коле. В чем он виноват? Маше даже казалось, что Коля сам все понимает и переживает из-за хлопотливой маменьки-доносчицы, но ведь родителей не выбирают. Он ведет себя достойно. Вот и сегодня блестяще сдал зачет. Причем в традиционной форме, а это порядком сложнее, чем петь песни и сочинять стилизации. По всем трем пунктам (чтение наизусть, анализ и вопрос по теории) ответил компетентно, с пониманием дела. Добавил, правда, в постскриптум:
– Лично мне Маяковский не нравится.
– Почему, Коля?
– перекрывая смешок учеников, спросила Мария Кирилловна.
Бородин пожал плечами:
– Грубый, крикливый. Разве это поэзия?
– Ну вот, - расстроилась Маша.
– Я столько вам читала, да и вы сами сегодня прочли много чудесных лирических стихов Маяковского, а вы говорите...
И ребята заспорили, вступились за поэта. Коля спокойно выслушал возмущенные реплики, дождался, пока они стихнут, и ответил:
– О настоящих чувствах не кричат. Это еще Лермонтов сказал.
Короткая перепалка грозила перерасти в долгую дискуссию, а Маша, к сожалению, не могла этого допустить. Зачет и без того занимал непозволительно много времени.
– Я вам рассказывала, что литература развивается по двум линиям: романтической и классической. Помните, у Ницше: дионисийское и аполлонийское? А у Мережковского - языческое и христианское? Так вот Жирмунский это определил как романтическое и классическое начала. Кому-то ближе поэзия Маяковского и Цветаевой, кому-то - Гумилева, Ахматовой. Вам, юным, сейчас должна быть ближе романтическая линия.
Сработало. Дети утихли, заскучали. Коля хотел возразить, но передумал. Ах, как мало времени на общение, на какие-то индивидуальные контакты! Маша чувствовала, что ребята тянутся к ней, хотят слышать от нее ответы на вопросы, которые их занимают. Но у Марии Кирилловны каждая минута на счету. Только по делу. Только по существу. Все частное, пожалуйста, на перемене. Может, зря она так? Дева по знаку гороскопа, что поделаешь.
В 11 "Б" на этот раз не блеснули ничем оригинальным, однако читали неплохо и выбор стихов порадовал преподавателя. Пока слушала, Маша успокоилась и забыла о преследовании Бородиной.