Театр Черепаховой Кошки
Шрифт:
— Жаль, что ты не рядом.
— Жаль…
Рита задумалась. Михаил видел ее силуэт в окне. Он наклонился к телескопу, чтобы разглядеть ее получше. Впрочем, это занятие уже наскучило ему. Казалось, их отношениям нужно что-то новое.
— А что ты сейчас делаешь?
— Я? — спросил Вестник, и Михаил задумался, что бы такое написать. — Я болтаю с тобой, из динамиков льется музыка, свет приглушенный, и я пью красное вино из высокого бокала на тонкой ножке… — Михаил отхлебнул виски из стакана с тяжелым дном и еще раз взглянул в телескоп, проверяя, нужный ли эффект произвели его
Рита замерла у монитора, прижав к груди скрещенные руки.
— Не хватает только камина: с огнем и отблесками — но зачем камин в городской квартире? А большой дом мне одному не нужен. Вот если бы рядом была женщина, ради которой я мог начать строить большой дом…
Рита переваривала информацию. Она то заносила руку над клавиатурой, то отдергивала ее. Писала что-то, стирала… Михаил ухмыльнулся и свернул окно аськи, открытое поверх популярного порносайта.
Михаил лазал по нему уже часа полтора, но проститутки там были вареными и какими-то потрепанными, и он не чувствовал ни капли возбуждения, глядя на них. Заинтересовала его, пожалуй, только одна. Она танцевала стриптиз возле барного стула в заштатной телестудии. Камеры смотрели на нее, широко раскрыв черные бессмысленные глаза. Прожекторы удивленно тянули вверх тонкие шеи штативов. Позвякивал лед в стакане на шатком столике. Сверкали прикрепленные на заднике буквы, но Михаилу никак не удавалось прочитать название целиком, только «ЛУ… ВИД…».
Дальше стриптиза дело не пошло, и Михаил с сожалением закрыл сайт.
— Интересно, — сказала Рита, — сколько тебе ехать до меня? Часа два?
— Думаю, три, — ответил Вестник.
— Жаль, что мы живем в разных городах.
— Жаль. Действительно жаль. — Михаил улыбнулся. Ему нравилось обманывать Риту. Она выглядела от этого очень беззащитной и зависимой.
— И ты готов был бы ко мне приехать?
— А ты позовешь?
Житель кладовки громко вздохнул и с мягким стуком поставил на пол одну ногу, потом другую. Рита вздрогнула.
— Я? — написала она, отправила букву и знак вопроса и замолчала, будто в самом деле ожидая ответа. Будто раньше речь шла о ком-то другом.
— Ты, — ответил Вестник, а в Михаиле зрело разочарование: Рита опять ускользала.
— У меня муж, — сказала Рита, оглядываясь на дверь. — Ты же знаешь, что я замужем. Неужели тебя это не останавливает?
— А я бы все равно приехал.
— Да? Почему?
— Ты такая красивая…
— А я не знаю, какой ты. Никогда тебя не видела.
— Я-то? Я, конечно, толстая уродливая тетка лет пятидесяти, — и он наставил кучу смайликов, а потом сразу продолжил: — Если хочешь, сейчас пришлю тебе фотографию.
— Хочу, — ответила Рита.
Он помедлил немного, а потом выслал файл. Рита, волнуясь, открыла его. Ей так хотелось, чтобы Вестник был похож на Траволту. Но с фотографии смотрел высокий худой мужчина средних лет. У него были темные, густые короткостриженые волосы, высокие скулы и вытянутый подбородок. Мужчина стоял под хмурым небом на фоне белостенного исторического сооружения и был очень сосредоточен и даже хмур. Впрочем, точно выражение его лица определить было сложно, потому что глаза были скрыты темными очками.
Это
Кейдж никогда Рите не нравился.
Хотелось заплакать. Закрыть аську, отключить Интернет и никогда-никогда больше не подходить к ноутбуку.
Но она была одна. Совсем одна — в квартире, где находились и дочь, и муж. И Рита подумала, что если закроет сейчас ноут, если выйдет из разговора, то никто и никогда не скажет ей больше, что она — красивая женщина. Никто. Никогда. Это было как смерть. Умирать в тридцать шесть лет казалось несправедливым. Рита осознала, что подсела на Вестника, как на наркотик, потому что он всегда говорил то, что она хотела слышать.
— Ты правда думаешь, что я красивая?
— Да, — тут же ответил он. — Ты самая красивая изо всех женщин, которых я когда-либо знал.
— Может быть… — ответила она, — может быть, когда-нибудь я и приглашу тебя приехать. Ты тоже очень красивый.
Последняя фраза далась ей с трудом.
Глава восьмая
ЧЕТВЕРКА
На улице внезапно потемнело: словно город захотел спать и прямо посреди дня натянул на голову плотное одеяло снежных облаков. В рекреации стало сумрачно, и Саша зажмурилась. Ей было больно смотреть сквозь полумглу, глаза щипало, будто она открыла их в илистой, грязной воде. Она пошла бы домой, задернула занавески и включила бы яркий свет, но приходилось стоять тут, в безжизненной междусменной школе, и плавить взглядом белую дверь кабинета, из-за которой не доносилось ни звука.
— Привет! — сказал, подходя, Вадим. — Ты чего домой не идешь?
— Жду. Полину.
— Там? — Вадим кивнул на дверь.
— Ага. — Саша снова закрыла глаза и похлопала тяжелым носком сменочной туфли по линолеуму, словно желала убедиться, что мир не исчезает, если на него не смотреть.
— А я тоже туда, — сообщил ей Вадим, и Саша почувствовала, что он запрыгнул на подоконник. От его близкой руки шло приятное тепло, а от тонкого ребра подоконника — холод.
Саша едва заметно кивнула.
— Ввязался, — казалось, Вадим не терял надежды с ней поговорить, и Саша не понимала, зачем, хотя и внутри чувствовала то же, что и снаружи: тонкую вертикаль тепла и массивную холодную горизонталь.
— Вляпался с этим докладом. Фигня какая-то получается. Полинка мне помогла немножко, мне бы теперь у историка спросить, как оно, а он от меня как будто бегает.
Саша снова покивала, но уже про себя.
Вадим завозился на подоконнике, и Саша отодвинулась, чтобы он ее не коснулся.
Из кабинета вышла Полина.
— Ты все? — спросил ее Вадим.
Она кивнула в ответ.
— Немногословные вы сегодня. — И Вадим пошел к кабинету, как будто обидевшись.
А Саша увидела, как дрожат плотно сжатые Полинины губы, как странно она прижимает руки к груди.
— Что случилось? — шепнула она.
— Не здесь, — и Саша поняла.
Они медленно пошли к раздевалке. Саша старалась держаться к подруге ближе, чтобы подхватить, если что, потому что Полину трясло крупной дрожью.