Театр одной актрисы
Шрифт:
Я отряхнула цветастый халат и незаметно поправила норовящую ускакать в неведомые дали грудь. Согнулась еще ниже и бодренько затрюхала по тропинке вслед за Ирданом Верденом. И думала. И чем больше, тем сильнее мне казалось, что я попала в очень неприятный переплет.
***
Ирдан Верден хотел удивиться, но не смог, хотя пожилого человека к ним занесло впервые. Дети были, да… А вот стариков — нет.
Диалог с молодыми иномирянами строился по вполне накатанному сценарию. Узнать дар, талант пришлых получалось почти сразу, всего лишь спрятавшись неподалеку и науськав нижину
Сложнее всего было с молодым, безусым еще парнишкой, который отпугнул нижину, каким-то образом ударив воздухом. Нижина полетела в кусты, Ирдан — в болото, но успокоить мальчика удалось. А алчная до даров Мавен своего не упустила, отобрав его архей.
А тут… Когда Ирдан хорошенько разглядел, что копошилось в центре поляны, ему поплохело. Страшная, черные волосы всклокочены и спутаны, лежат неаккуратной шапкой. Здоровенный нос, грузная фигура, неровно загорелая кожа, совершенно невозможное платье. У них в королевстве таких оттенков и не бывало никогда. Шея каким-то куском ткани перевязана, тапки из тряпки, жуткая беззубая улыбка. Кошмар. Да и вообще… Старуха. Это уже гарантировало проблемы. Натравишь на нее когтистую и зубастую зверушку, а она Акатошу архей отдаст. Сердечко захолонет и все, а Мавен такого не простит.
Старуха нервировала Ирдана. То голосила и рыдала, то вполне умно припустила следом, заслышав мавку. Еще и сифилис этот. Ирдан вспомнил, как сместился вбок нос этой Сирануш и передернулся. Хоть бы не подцепить, а то мало ли…
Чем дольше Ирдан на нее смотрел, тем сильнее в нем просыпалась подозрительность.
Звонкий голос, ясные, совсем не старушечьи, очень внимательные глаза, к тому же крайне редкого в их королевствах цвета — прозрачно-голубого. Безобразная фигура, морщины, дурацкая одежда и тапки из тряпки, жуткая прическа и золотая цепочка очень тонкой работы на запястье. Руки, явно не знающие тяжелой работы, ухоженные, подходящие больше изнеженной молодой аристократке… Да и характер…
Людей в возрасте сложнее зацепить, сложнее обмануть, а она еще нянюшка какой-то там княжны, значит, при какой-никакой, но власти. Надо думать…
И послать весточку королеве, пусть готовится к сюрпризу. Неприметная птичка подлетела к Ирдану, принимая клочок бумаги, на котором он незаметно нацарапал несколько закорючек. Вот так. А теперь — работаем.
Ирдан покосился на старуху, которая вполне бодро топала в паре шагов от него. И поежился. Такое мрачное лицо он видел только у людей перед казнью. Бабка что-то подозревает? Не к добру. Старуха и мужчина шли, погруженные в свои далеко не радужные мысли.
И совершенно не замечали тень, которая неотрывно следовала за ними. Оборотень не хотел упустить ни слова, ни взгляда. Ему было очень любопытно.
ОТРЕЧЕНИЕ
Море волновалось. Плакало, стонало, как живое. Да оно и было живым.
Немолодая женщина сидела на песчаном берегу изумрудного острова и ласкала нервные волны руками, словно гладила любимую кошку. Волны ластились, успокаивались, нежились от ее рук. Да и само море понемногу успокаивалось.
— Надо ехать в горы. Девочка умерла там.
Очередная волна взвилась,
— Не-ет, не-е-ет. Нельзя-а-а-а… Здесь до-о-о-ом, здесь хорошшшшо, там смерть, там короли-и-и…
Женщина в сердцах бросила в набежавшую волну мокрый песок, сжав его в кулаке. Вскочила, заметалась по берегу. Белые волосы, словно пена, стелились следом. Ее сердце рвалось от боли за дочь, которая слилась с морем, так и не успев пожить. И отчаяние, наполнившее ее, искало выхода.
— Почему? Почему?!
— Мне то-о-оже бо-о-ольно, я то-о-оже плачу, — отвечало море, бросая в лицо женщины соленые капли, так похожие на ее собственные слезы.
— Так отомсти! Сотри с лица земли эти горы! Уничтожь их, убей, утопи! Ты же можешь, Хен, я знаю, что можешь!
— Сделано то, что ну-у-жно, о большем не проси-и-и…
— Сделай то, что нужно мне! Уничтожь их!
Женщина кричала, стоя на берегу, рыдала так отчаянно, что вода у побережья откликнулась черным зевом водоворота. Зло зашумела вода, втягивая в непроглядную холодную глубину прибрежный песок с перламутровыми ракушками.
Но секунда — и водоворот исчез. Пропал, как и не было. Волны замерли, даже перестали шуметь. Полнейший штиль. Тишина. Покой. Прозрачная вода и осевший на дно песок. И золотинки заката на морской глади.
Хен дала ответ. И он был вполне однозначным.
Хен не хотела разрушать и уничтожать.
Женщина упала на песок, сотрясаясь от рыданий всю ночь, молилась до самого рассвета, тщетно прислушиваясь к безмолвствующему безмятежному морю.
А утром, когда солнце только-только показалось на горизонте, ушла, не оборачиваясь.
Если не хочет Хен, она сделает все сама.
Она шла по родным тропинкам среди свежей островной зелени и ярких цветов к дому дочерей Каспады. Отряхнула песок и соль с платья, постучала промокшими босоножками друг о друга. Заплела просоленные от морского ветра волосы в сложную косу, умылась чистой пресной водой из огромной ракушки перед входом в дом богинь-дочерей.
И вошла.
В лицо ударила волна влаги, как в парной.
Босые ноги омыла морская теплая вода. В просторном доме дочерей Каспады тоже было море. Вода на ладонь покрывала пол из белого мрамора, морские растения обвивали статуи Хен, цветные кораллы вполне комфортно чувствовали себя на воздухе, причудливо врастая в стены и разукрашивая их в разные цвета.
Одна из дочерей Каспады, Олия, была здесь. Она забавлялась с гибким морским крайтом: гладила змейку пальцами, дразнила мокрой прядкой белых волос, со смехом давала обвить свои руки. Была так увлечена игрой, что не заметила вошедшую. А когда заметила, с испуганным возгласом, как девчонка, шлепнулась в воду. И совсем не скажешь, что этому прекрасному созданию, такому нежному и юному с виду, уже больше сотни лет.
Но миг — и перед несчастной, убитой горем женщиной стоит мудрая почти богиня. Смотрит с горечью, с пониманием, и на нежном белом личике проступают морщины, скорбные складки у рта. Спустя секунду на женщину смотрит уже почти старуха.