Театр под сакурой
Шрифт:
— Ты ведь такой же, как я. — Алиса поглядела мне в глаза. — Ты можешь больше обычных людей. Тебя ненавидят за это?
— Не гляди в мои глаза, — ответил я. — Ты можешь увидеть там слишком страшные вещи, какие не предназначены для твоих юных глаз.
Она догадалась о моём скромном таланте, только глянув на меня, отчего мне стало весьма не по себе. Я проявил его, когда вдохновенно пел «Варяг» в кабинете антрепренёра. Мне каким-то образом удавалось передавать свои впечатления от песен или рассказов тем, кто слушал меня, как будто вкладывая их в чужие головы. Когда же вдохновение моё было особенно сильным, то «под удар» попадали и те, кто не слышал
— Я много видела, — грустно сказала Алиса. — Хотя в твоих глазах много крови, больше чем на руках. Но ты не такой страшный, как другие люди с кровавыми руками и глазами.
— Просто мне от тебя ничего не надо, — ответил я, хотел было потрепать её по голове, как всякого ребёнка, однако вспомнил о словах Алисы насчёт окровавленных рук и не стал этого делать.
— Но ты многих убил, Руднев-сан, — решительно заявила Алиса.
— Зачем тебе это, Алиса-тян? — сказал я ей. — Зачем ты смотришь на меня, если видишь только кровь и смерть?
— Я не могу иначе, — ответила девочка. — Только если выколю себе глаза.
Я присел перед ней на корточки, чтобы не смотреть сверху вниз, и поглядел прямо в большие глаза этого странного, слишком взрослого ребёнка.
— Наверное, страшно быть тобой, — сказал я.
— Не страшней, чем тебе быть тобой, — совсем не детским тоном ответила она.
Я кивнул, поднялся и направился в свою комнату. А странная девочка поглядела мне вслед, я чувствовал её взгляд спиной. Не хотел бы я себе подобного таланта, как у этой маленькой дзюкуся, колдуньи, ведьмы, чародейки.
Утром следующего дня меня разбудил настойчивый стук в дверь. Было ещё очень рано, рассветные лучи только заглядывали в моё окно, просыпаться не хотелось категорически, но если так настойчиво и громко барабанят, значит, дело не терпит отлагательств. Пришлось подниматься, быстро одеваться и открывать содрогающуюся дверь. На пороге стоял Ютаро с занесённой рукой.
— Доброе утро, Ютаро-кун, — сказал я. — Что стряслось?
— Звонили из контрразведки, — ответил он, — требовали вас, Руднев-сан. Сказалаи, что пришлют за вами автомобиль через четверть часа.
— Ясно, — глубокомысленно произнёс я. — Времени у меня в обрез. Спасибо, что разбудил, Ютаро-кун.
Вот, значит, каковы они неожиданные проверки, о которых говорил Накадзо. Я едва успел закончить утренний туалет, как под дверями раздался гудок. Пришлось позабыть о завтраке, даже самом коротком, и выходить пред светлы очи местной контрразведки. Автомобиль был большой и чёрный, либо тот же, что забирал меня несколько дней назад с улицы, либо точно такой же. И снова внутри сидели двое — Хатияма и безмолвный шофёр в форме без погон.
— Деятельность этого антрепренёра оказала весьма негативное влияние, — заявил Хатияма, как только я захлопнул за собой дверцу, да ещё таким тоном, будто именно я был виноват в том, что Накадзо развёл столь бурную деятельность, о которой я совершенно не представлял. — Она привлекла к вам, Руднев-сан, совершенно ненужное внимание. Нам стоило больших усилий замять это дело.
— Премного благодарен, Хатияма-сан, — кивнул я. — Думаю,
— Вами, Руднев-сан, — отчего-то усмехнулся Хатияма, — особенно заинтересовался Садао-тайсё. Он хоть и не контрразведчик, но личность довольно влиятельная, кажется, он считает вас, Руднев-сан, каким-то русским борцом с советским режимом. Садао-тайсё весьма настаивал на личной встрече с вами.
— Надеюсь, его разубедили, — сказал я.
— Не думаю, что до конца, — ответил Хатияма, — так что вполне можете ждать его с неофициальным визитом.
— Спасибо, что предупредили, Хатияма-сан, — поблагодарил его я. — Хотелось бы ещё знать, куда мы едем?
— Вас срочно захотел видеть Юримару, — сказал Хатияма. — Как всегда напустил дыму, сказал, что у него для вас, Руднев-сан, есть некий сюрприз от вашего командира, Тухачевского-гэнсуй [31] , но толком ничего не сказал. Впрочем, это его обыкновенная манера, все уже привыкли к ней. Зря, кстати, интересничает, — с большой долей ехидства добавил он, — груз с дирижабля «Киров», что прибыл вчера, доставляли ему в храм под охраной не простых солдат.
31
Гэнсуй (япон.) — маршал. Согласно «Установлению о маршалах» 20 января 1898 года, получившие его офицеры сохраняли воинское звание генерала или адмирала, но получали право носить маршальскую эмблему (листья павлонии на фоне знамени армии и флота) и самурайский меч во время участия в церемониях.
И тут я понял, что ему страшно. Хатияма отчаянно трусил. Ему совершенно не хотелось ехать в пригород, к разрушенному храму, к жуткому седовласому самураю, женщине в вечно спадающем кимоно и сумасшедшему мальчишке. У меня тоже не было особого желания ехать туда, но куда денешься, если везёт тебя такой вот чёрный авто, не прыгать же на ходу, в конце концов. Да и не вызывала у меня дрожи в поджилках эта странная троица. Я умом понимал, что они опасны, что малейшая промашка грозит мне смертью, но сердце, меж тем, оставалось холодным, можно сказать, ледяным. Давно оно у меня замёрзло, кажется, на Кронштадском льду, когда мы опробовали первые крыльевые модули, французские, ещё без моторов и винтов, на них БМА могли только планировать, лавируя под резкими порывами мартовского ветра. Тогда нам впервые пришлось убивать своих, революционных матросов, кто Зимний штурмовал и Моонзунд оборонял. Да, именно тогда, в ледяном марте двадцать первого года. Хотя, может быть, оно замёрзло и раньше, когда отказавшийся уезжать с матерью и братьями за границу пятнадцатилетний мальчишка, записался в красные кавалеристы и отправился воевать в Польшу, а уж там чего только не было. Лучше и не вспоминать. После всего этого, мне полубезумная троица, не смотря на все их фокусы, не так и страшна.
С таким мыслями я вышел из автомобиля. Хатияма на сей раз предпочёл остаться внутри, сказав мне, что дорогу до храма я и без него найду. Я только плечами пожал, действительно, найду, не ночь, в конце концов, да и идти всего ничего. При свете утреннего солнца разрушенный храм выглядел не столь уж зловеще, скорее просто запущенно. Я спустился на первый этаж, где в тёмной, не смотря на дырявую крышу храма, зале сидели трое моих знакомых. А где-то в углу, скорее всего, стоял истуканом гигант, на котором разъезжал Миура.