Театр тающих теней. Словами гения
Шрифт:
И дальше совмещал свое дело с государственным. Следил за военными с их крамольными разговорами, за этим капитаном Витором Сантушем, и старался найти подтверждения тому, что эта худенькая телезвезда его дочь. Только бы они ее в свои заговоры не втянули — писать донесения на свою дочку не хотелось. Нужно было что-то предпринять…
Следил не всегда сам, чтобы не примелькаться. Завел дело на капитана Сантуша, вызвал топтунов, которые теперь стояли под домом Эвы и садились на хвост ее ухажеру. И все почти сложилось. Пока сегодня не раздался звонок от топтуна,
Дочка выбежала из дома, едва он занял свой пост под рекламной тумбой, и села в свою машину. Со своими дочками — у него уже внучки, нужно узнать, как их зовут.
Монтейру ехал за Эвой, пристроившись в хвост ее «Бьюика», до самой Алфамы, где она вывела девочек из машины, завела в старый дом и через несколько минут вышла одна.
Включил зажигание, ехать следом, но дверь балкона на третьем этаже распахнулась, выбежала одна из девочек — его внучка — и вышла пожилая полная женщина.
— Ты забыла… Эва!
— Вечером заберу, мама!
Женщина на балконе. Каталина. Одна из двух Каталин, забеременевших в тот год. Та стенографистка, которую он бросил? Это она? Или…
И он вспомнил. В этот момент он вспомнил все.
И эту женщину на балконе — в то время такую тощую, не позаришься. И другой балкон, свесившись с которого ему вслед посылала проклятия другая Каталина. С исключительными прелестями пятого размера.
Эта Каталина, что стоит теперь на балконе, родила не от него.
Светло-салатный «Бьюик» газует и скрывается за поворотом. Надсадно гудит трамвай, призывая его съехать с трамвайных путей.
А ему кажется, что у него еще раз отняли дочь.
Заговор капитанов (продолжение)
— Потому что ты дочь своего отца.
Ужас жаром обдает ее с ног до головы.
— Салазара?!!
— Нет, что ты! У диктатора по этой части были проблемы. Только это государственная тайна. Как и все в этой стране.
— Тогда кого?!
— В 1939 году в аппарат Салазара набрали новых стенографисток. Среди которых была твоя мать Каталина. Премьер любил появляться в опере с красивыми девушками. Отсюда и та хроника, на которой ты увидела мать. И щедрые подарки делать любил. Но то ли дальше дело у премьера не шло, и такие слухи ходили, то ли Мария Жезус никого к нему близко не подпускала, но девушки долго не задерживались. В тот год две девушки были уволены быстрее обычного. Одна из них забеременела вне брака, по ее словам, ее соблазнил молодой человек по имени Казимиру. И потом исчез.
— Исчез?
— Казимиру, как выяснилось намного позже, был уголовным преступником, нанятым на работу ПИДЕ и приставленным следить за девушками из окружения Салазара. Но помимо слежки он одну из девушек соблазнил, после чего был отстранен и отправлен со спецзаданием в Лондон. Каталина родила девочку, записанную на ее
— Каталина?! Мама?!
— Мама. Только не твоя, а твоей костюмерши Розы Перейру.
— А мама?
— Каталина ди Силва в то же самое время вышла замуж за водителя Салазара Филиппе Паиса и вынуждена была уволиться со службы в аппарате — семейственность и беременность сотрудниц категорически запрещались. Да и вряд ли диктатору понравилось, что походы с ним в оперу предпочли браку с его водителем. Но вскоре раскрыли заговор, твой отец был его участником, внедренным в окружение премьера. За три месяца до твоего рождения твой отец был арестован и по приговору отправлен на десять лет в Таррафал.
— Таррафал?
— Концлагерь на островах Зеленого Мыса.
— Концлагерь?!
— А еще говоришь, знаешь, в какой стране живешь.
Витор смотрит прямо в глаза. Долго смотрит. Возразить ей нечего. Про концлагеря в ее стране она ничего не знает.
— Таррафал — тюрьма для особо опасных преступников, в основном политических. По сути, концлагерь, в котором мало кто выживал. Смертной казни при Салазаре якобы не было, но для его противников Таррафал означал практически смерть. Ужасный климат, стоячий карцер, стеной примыкающий к печи, заживо сжариться можно.
— Он… Отец… там умер?
— Выжил. Но ненадолго свое освобождение пережил. Вышел больной. Доживал при бродячем цирке, подрабатывая клоуном в шапито…
— Клоуном?!
Клоуном… Конечно же клоуном.
Пропахший потом костюм клоуна… Страшная улыбка, нарисованная на лице, чтобы спрятать шрамы от побоев. Опилки под ногами. И десятилетняя девочка в цирковой кибитке позади шапито: «Пойдем отсюда, мама! Пойдем. Мне страшно!»
И тот клоун был… ее отец.
Мыслить как кошка
— Не выжил ваш старичок.
— «Мистер Бин»… то есть сеньор Тиензу? Не спасли?
— Спасли, — отвечает полицейский комиссар. — Но, похоже, следом ему кто-то помог умереть.
— В смысле?
— Кто-то на несколько минут отключил аппаратуру, и привет, — разводит руками комиссар. И сетует: — А все так хорошо складывалось! Даже успел проверить, как сбежавший профессор связан с Тиензу, а вы все разрушили — профессора Кампуша с проломанной башкой привезли.
Как-то огорченно Комиссариу это произносит. Его можно понять — быстро раскрытое дело переходит в разряд висяков, или как у них это называется, а там, гляди, и к задушенной Марии-Луизе профессор Жозе окажется непричастен.
— Так что вы успели найти насчет связей Кампуша и Тиензу?
— Мать профессора Кампуша убили вместе с генералом Делгаду, э… Operacao Outono — операция «Осень»! Не знаете?!
Комиссариу изумлен не меньше консьержки Мануэлы, что это название мне ничего не говорит. Пора уже про эту их операцию «Осень» внимательнее почитать.