Театр тающих теней. Словами гения
Шрифт:
Но он думает только, заведется ли аккумулятор, после того как он заглушит его около дома Эвы. И что делать, если не заведется?
В поисках волчонка Вучко
— И кого же вы хотите найти на записях камер? — иронично интересуется сеньор Комиссариу, мол, и что это русской сценаристке спокойно не сидится, не пишется.
— Сгорбленная фигура. Судя по походке,
— Это еще кто? — вскидывает одну бровь вверх Комиссариу.
— Не знаю… не уверена… Когда Профессора Кампуша в «Голосе океана» нашла, выскочила посмотреть, не уходит ли кто от этого места к выходу с мыса. Людей было мало. К выходу двигалась только одна фигура.
— А что ж вы раньше молчали?! Сокрытие улик… Ну и дальше, раз детективы пишете, то сами знаете. Вряд ли законы разных стран сильно отличаются.
— Никакое не сокрытие. Издали разглядеть было сложно, да и быстро темнело. Но если на камерах будет похожая фигура, тогда и рассмотреть можно будет.
Комиссариу машет рукой, идите, мол, идите!
— Если что будет, сообщу… точнее, приглашу для опознания.
Наконец, можно найти Мануэлу и вместе с ней заняться поисками моего брелока с волчонком.
Консьержка выслушивает, охает, лопочет, что всегда говорила, что эти чудеса технологии до добра не доведут — обычный пылесос открыл, достал, что в него случайно попало, а с этим поди разберись!
Уходит звонить мастеру по пылесосам, вызывать того в «Барракуду». Собираюсь подняться пока к себе, но кто-то окликает. По-русски. Кто еще здесь может окликать по-русски, кроме бывшего гэбэшника, бывшего руководителя демократического движения, ныне oligarkh-а.
— Не волнуйтесь вы так, Татьяна!
— Я и не волнуюсь. Так это вы тот русский oligarkh, — произношу нарочито с акцентом, с которым это русское слово произносит Мануэла, — который владеет пентхаусом? Мелковато для олигарха.
— Ничем я не владею, — с невозмутимым видом отвечает Гэбэшник. — Пользуюсь гостеприимством и гостеприимно распахиваю двери в случае необходимости.
— Раньше у вашей службы были конспиративные квартиры, а теперь конспиративные пентхаусы?
— Службы? — якобы удивляется Панин Андрей Александрович, но даже бровь не приподнимает, как только что удивлялся Комиссариу. Лицо по-прежнему абсолютно невозмутимо.
— Только не говорите про демократическое движение. Помню, что было до… до демократии.
— «Демократия до. И после». Почти название для вашей новой книги, — спокойно, даже несколько медлительно говорит Гэбэшник.
— Спасибо, не надо. Не ходовой нынче в нашей с вами стране товар.
— Книги?
— Демократия. Хотя и книги тоже не слишком ходовой. Простите, мне нужно идти, — пытаюсь завершить диалог, но не получается. Их явно всех там учат впиваться клещами и находить самые уязвимые точки. Иначе с чего бы ему, якобы прощаясь со мной, добавлять:
— Не смею задерживать.
Останавливаюсь, не дойдя до лифта, оборачиваюсь, не понимая, чем закончит фразу бывший гэбэшник. К тому же, как известно, у них бывших не бывает?
— Мне нужна Даля Леонидовна.
— Зачем вам моя дочь?!
— Не «ваша дочь». А автор коллекции Алексея Оленева. Скандальной коллекции. Слышали?
Насчет скандальности не слышала, но признаваться в этом Гэбэшнику не хочется. Что дочка много лет собирала коллекцию уникальных произведений живописи для Оленева, знаю. Хоть Даля почти ничего про свою работу не рассказывала, но на открытие выставки в Генте приглашала, только я полететь не смогла! Обещала, что приеду, когда выставку перевезут в музей Гульбенкяна в Лиссабоне. И вот приехала, и так гнала расследование, чтобы на открытие успеть, а не сидеть запертой в «Барракуде».
Какое сегодня число? Сколько дней до открытия осталось? Один или два? Странно, что дочка здесь. Обычно перед открытием кураторы выставок день и ночь проводят в музеях, а Даля сгоняла вчера в Лиссабон и сразу вернулась.
— И в чем же скандальность?
Другой бы на его месте выкатил глаза — что за мать, ничего про главное дело в жизни дочери не знает, взмахнул бы руками — тут такое творится, а вы… Лицо этого по-прежнему не выражает эмоций. Никаких. Просто открывает какую-то ссылку на своем смартфоне, протягивает мне.
«…уникальная выставка, которая на этой неделе должна была открыться в музее Гульбенкяна, со скандалом отменена. Коллекция русского олигарха Алексея Оленева признана поддельной… …не будет возвращена владельцу подделок, а будет показательно уничтожена…»
Вот что за неприятности по работе у дочки. Нет, не «неприятности», а катастрофа. Собранную ею коллекцию, которой она отдала почти десять лет, хотят уничтожить. А я ничем не могу помочь, коллекционирование совсем не моя сфера. И не помочь дочке не могу.
— А вам Даля зачем, — вспоминаю про интерес Гэбэшника к дочке.
— Оленев нанял…
— Далю добить?!
Пожимает плечами — первая относительная эмоция за весь разговор.
— Попросите Далю Леонидовну со мной поговорить. Это в ее интересах.
— В моем присутствии.
— Насколько знаю, она давно совершеннолетняя.
— Насколько знаю я, она не знает о вашей… э-э-э, специализации.
Мануэла звонит, приехал мастер по пылесосам и можно идти вызволять мой брелок-талисман.
Договариваемся с Паниным Алексеем Александровичем, что спустимся к бассейну с дочкой после того, как закончу с пылесосом. Только как дочке сказать, по чьему поручению ее ищет Гэбэшник? Ей и без наездов со стороны владельца коллекции сейчас плохо.
Вместе с неторопливым португальским мастером спускаемся в подвал, куда выведены «внутренности» навороченного встроенного пылесоса. Мастер открывает одну из подвальных комнаток, показывает на разные стойки, о чем-то спрашивает. Мануэла отвечает по-португальски и переводит: