Театр тающих теней. Словами гения
Шрифт:
— Спрашивает, какая из стоек ваша.
— В смысле, «какая из стоек»?
— Как бы вам это объяснить, — подбирает английские слова консьержка, — пылесос встроен вертикально, одна линия на все апартаменты, которые расположены друг над другом. Контейнер с отходами у каждой вертикали свой. Сказала, какой из них от вашей вертикали.
Понятно.
Мастер вскрывает нужный контейнер, чихнув и быстро бормоча, отходит в сторону — можно не переводить, возитесь со своим мусором сами. Консьежка говорит, что мне повезло,
Мануэла протягивает предусмотрительно заготовленные ею ярко-желтые резиновые печатки и такого же цвета фартук.
— Еще бы не помешал… как это будет по-английски…
— Респиратор! — догадываюсь я.
Но респиратора у Мануэлы нет. На ее предложение съездить в ближайшую аптеку машу головой — мне полдня уже не по себе, брелок-талисман со мной больше лет, чем лет моей дочери, где он со мной только ни был, и я впервые за все эти годы без него оказалась. Уж лучше замотаюсь банданой, которой закрывала голову от солнца во время «общего собрания», и буду искать, пока это продвинутое «чудо» окончательно мой талисман не проглотило.
Пыль. Пыль и паутина. Бретелька от бюстгалтера, точно не моя. Заколки для волос, сразу несколько, тоже на пол, наверное, упали. Хлопья, вернее, то, что он них осталось, это уже я утром пылесосом собирала, теперь по виду похожи на шоколадные, настолько в темной пыли. Еще пыль. Много-много спрессованной пыли, которая, слеживаясь, напоминает фетр или игрушки из папье-маше причудливой формы — то ли тучи, то ли звери… Звери! Может, мой волчонок-талисман в этих инсталляциях из спрессованной пыли?
Разбираю руками каждую «игрушку». Не то. Не то… Снова только пыль, чихаю уже сквозь бандану. Предусмотрительно вышедшая за дверь Мануэла желает здоровья и бормочет, что она же говорила, без респиратора не стоит и соваться.
Еще пыль. Какой-то кусок материи типа велюра. Сережка — ценная или бижутерия, в такой пыли не понять, нужно Мануэле отдать, пусть у соседок поспрашивает, кто потерял. Даже при тусклом подвальном свете сверкает, возможно, бриллиантовая — повезло ж кому-то из соседок, что мне приспичило свой дешевый брелок искать.
Уже и дно контейнера видно, а мой брелок где же?! Еще пыль… Еще… Снова хлопья — а, прошлые были не мои, мои все же не шоколадные, даже в пыли светлее, еще…
…и мой брелок!!!
Простенький пластмассовый волчонок-талисман зимней Олимпиады-84 в Сараево. Для меня он намного ценнее, чем бриллиантовая сережка какой-то из соседок, которая пока даже своей потери не хватилась.
Сдуваю пыль с брелока, подняв тем самым облако пыли над извлеченными из контейнера находками. Чихаю. Еще раз чихаю. Еще раз собираюсь чихнуть и… застываю. Даже чихнуть не получается.
— Что там у вас?! — волнуется Мануэла. — У вас все хорошо?!
У меня все хорошо. У меня даже более, чем все хорошо!
Поднятая
Бархотка!
Размокшая. В налипшей пыли. Явно винтажная бархотка с остатками бисера и стекляруса, которыми была расшита.
Бархотка, пропавшая с шеи убитой Каталины.
В контейнере навороченного пылесоса моей вертикали.
Отряхнув фартук и сняв перчатки и бандану с лица, зажав бархотку перчатками в надежде, что современные технологии даже после пребывания в воде и в мусорном контейнере отпечатки пальцев определить могут, выхожу из мусорного отсека.
— Кто еще живет в моей вертикали?
— Кроме вас с дочкой и сеньоры Жардин-младшей над вами никого. На остальных этажах апартаменты закрыты.
Никого, кроме нас с дочкой и дочки богатой Марии…
Контейнер чистили «пару дней назад»…
Переспрашиваю Мануэлу. Да, все точно, контейнер чистили еще до убийства.
Никого, кроме нас с дочкой богатой Марии! Бархотка с шеи убитой могла попасть в контейнер, только если ее засосал пылесос в ее апартаментах.
— В контейнере пылесоса вашей вертикали, говорите?
Комиссариу говорит таким тоном, что снова чувствую себя подозреваемой. Говорю, что кроме нас с дочкой, которой не было, когда Каталину доставали из бассейна, и Жардин-младшей, которая при этом была, никого в «нашей вертикали» больше нет. И стала бы я эту бархотку из мусорных недр извлекать, если бы сама ее в пылесос отправила?
Хмыкает, что «так-то оно так, но кто знает», попутно сообщая, где именно у него «вся эта ваша «Барракуда» сидит». Но обещает прислать за бархоткой специалиста.
Все это время Мануэла не переставая лопочет, гадая, как бархотка могла оказаться у сеньоры Жардин-младшей. Действительно, как? Близко к телу она не подходила, это я помню — около убитой были сын Витора полковник Сантуш-младший и кинопродюсерша Роза, перекрывшая подход к бездыханному телу своей внушительной грудью. Они пробовали искусственное дыхание делать. Незаметно снять бархотку с шеи убитой во время искусственного дыхания могли только они двое. Снять и передать Жардин-младшей. Для этого хорошо нужно знать друг друга. Нужно быть в сговоре.
Что может связывать кинопродюсершу в летах с дочерью богатой Марии? Так сразу, навскидку связь не проследить. Сын Героя Революции полковник Сантуш тоже не юнец, но по возрасту гораздо ближе к Жардин-младшей. Любовница? Коллега? И семья Сантуш, как бы они ни приглянулись мне во время нашего разговора, все же причастна к преступлениям? Камеры на мысе не подтвердили слова Витора Сантуша, но что он делал в больнице и мог ли отключить аппараты «Мистера Бина» сеньора Тиензу? Ох, как не хочется… Как не хочется, чтобы они оказались преступниками. И как мало от моего желания здесь зависит.