Театр тающих теней. Словами гения
Шрифт:
— А дальше?
— Дальше с Парамоновым гаражи в Берлине. Игнат так в дело вошел, талант у парня к механике был явный. Вскоре он всеми гаражами, заправками и ремонтными мастерскими управлял. А мы с Маруськой в Италию уехали, деньги уже были. Потом в Америку, Маруське все масштаба хотелось.
— В Европе в модной индустрии всегда была конкуренция, а в Америке поле было непаханое, — снова подает голос Марианна.
— Ее модные дома там быстро развивались. В Берлине гаражи и мастерские перед войной отобрали. Парамонов уехал в Америку, третий раз начал все с нуля. Несколько раз встречались, говорил
— Нашей бомбардировке?! — с ужасом произносит Таня.
— Кто ж теперь знает чьей? Кто из армий союзников тот сектор Берлина бомбил, не разобрать.
— Вы, милая девочка, пейте вино. Бокал белого никакой беременности никогда не мешал, — подает голос Марианна-Маруся.
— Откуда вы…
Таня совсем теряется. И сама еще не уверена, задержка небольшая, а эта женщина с первого взгляда.
— Девочка будет.
Таня смотрит на этих двоих, настолько понимающих друг друга, как ей с мужем никогда не понять. А с тем, с «не мужем», уже не поняли, когда открылись границы, он за океан уехал играть.
Смотрит и, сама пугаясь собственной дерзости, выговаривает:
— Простите за такой вопрос личный…
— Деточка! Он тебе уже столько личного рассказал, что еще за один вопрос извиняться будет странно.
— Почему у вас… у вас нет детей?
Молчит. Долго молчит.
Молчит так долго, что Таня в ужасе считает, сколько драгоценных минут на бетакамовской кассете напрасно потеряно.
Молчит. А Марианна за кадром почти неслышно произносит:
— Как-то не так Дора Абрамовна нас с Валькой предохраняла. Чтоб на промысле не понесли…
— Есть! — кричит дочка. — Ответ «Фонда Вулфа»!
В волнении нажимает на все сразу в своем телефоне, так что тот зависает. Гэбэшник отбирает телефон из рук Дали, жестом успокаивает и без единой эмоции открывает письмо.
— И?! Что там?!
— Все в порядке.
— Что в порядке? В каком порядке? Кассеты где?
— «“Фонд Ант. Вулфа” подтверждает, что согласно завещанию пять видеокассет фирмы Betacam переходят в собственность журналистки советского телевидения синьоры Малининой Татьяны через тридцать лет после факта самого интервью…»
— Тридцать?! Не двадцать пять, а тридцать?!
Кошмар!
Смотрю с ужасом. Дочка в состоянии такого же шока, как и я. Из всех нас соображает только Панин, сотрудников в его организации готовили к работе в стрессовых условиях, а я с тех пор, как в конце девяностых ушла из журналистики, этот навык потеряла.
— Тридцать. И почему такая паника? — продолжает абсолютно спокойным тоном Панин. — Интервью в каком году было?
— В 1988-м, в августе.
— А сейчас год какой?
Вычесть из даты нынешнего года тридцать мне сейчас не под силу. Но Панин спокоен. Он-то легко вычел.
— То-то. Ровно тридцать! — говорит
— Что ты та самая журналистка, я им сейчас из Сети подтверждений накидаю. Паспорт неси! С паспортом в руках твое фото послать, — командует дочь и зависает. — Блин! У тебя же в паспорте…
— В паспорте фамилия мужа — Татьяна Лаврентьева. Но в свидетельстве о браке есть девичья фамилия.
— Свидетельство-то явно в Москве!
— Да, дома.
— А он… А Олег может скан прислать? Он в Москве? — Дочка едва ли не впервые называет моего мужа по имени.
— Сегодня должен с парнями вернуться со сборов, — отвечаю я. Притягиваю дочку к себе и понимаю, что теперь придется все рассказать мужу. Прежде чем нажать на контакт мужа в телефоне, добавляю: — Собирайся. Едем в Лиссабон.
И поясняю в ответ на впервые за все время чуть приподнятую бровь Панина Андрея Александровича:
— Бетакамовские кассеты вы где планируете смотреть? Без помощи бывших коллег с португальского телевидения их никак не посмотреть и в цифровой формат не перегнать. Бетакамовские видеомагнитофоны могли только в крупной телекопании остаться, старые архивы перегонять.
В большом известном на весь мир холле музея Галуста Гюльбенкяна, где должно было состояться открытие выставки, а теперь вот-вот должно начаться «ритуальное уничтожение фальшака», мы с мамой появляемся почти минута в минуту. Ее бывшие коллеги с португальского телевидения сделали больше, чем могли, — все оставшиеся на телестанции раритетные видеомагнитофоны перегоняли пять старых кассет, доставленных DHL прямо к зданию португальского телевидения всего час назад.
Успели.
И мы с мамой, гнавшей по Лиссабону на арендованном «Мини Купере» как на гоночном болиде, тоже успели.
Сеньор Фабио Жардин, главный эксперт Мирового фонда культурного наследия и, как мы теперь выяснили, приемный сын богатой Марии и брат обвиненной в пособничестве убийству Жардин-младшей, мероприятие устроил с большим размахом. Толпа журналистов и блогеров окружила огромный шредер в центре холла.
Все готово.
— Не думал, что госпожа Елизарофф решит сама присутствовать!
Фабио Жардин замечает меня, пробивающуюся сквозь толпу журналистов, и продолжает, торжественно надувая щеки и покручивая на пальце знаменитое на весь мир кольцо с синим камнем, кольцо Гения, которое он какими-то неправдами выкупил у «Фонда Ант. Вулфа».
— Так даже и лучше! Каждая попытка выдать подделку за подлинник должна быть публично осуждена и наказана! А вам, сеньорита, можем предоставить почетное право включить шредер. С чего желаете начать? С так называемых первых работ цикла «Театр тающих теней»?!