Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери (сборник)
Шрифт:
– Да? Алло?
Это его мама. Ширли.
– Ширли? – говорит Даг.
– Да? – Она запыхалась.
Даг вдруг понимает, что это может быть их последний разговор, что другого раза, возможно, уже не будет. И еще он понимает, что у них с мамой один и тот же телефон: тяжеленный черный аппарат с дисковым номеронабирателем. Они держат одну и ту же трубку, но их разделяет пространство и время.
Он решает рискнуть. Он никогда не простит себе, если упустит эту единственную возможность.
– Мама, – говорит он.
Ширли отвечает:
– Прошу прощения, но…
– Нет, –
Мама долго молчит. Дагу слышно, как она роется в сумочке в поисках сигарет. Она держит их в прямоугольном кошельке на защелке; на боку есть кармашек для одноразовой зажигалки. Даг слышит, как щелкает зажигалка, слышит, как мама вдыхает, прикуривая.
Она выдыхает и говорит:
– Я знала, что это ты. Еще тогда, когда ты позвонил в первый раз. Несколько лет назад.
– Как? – спрашивает Даг. – Как ты узнала?
– Мать всегда узнает сына.
Даг выключает свет в спальне, ложится в постель, ставит телефон себе на грудь.
Даг говорит:
– Мне надо сказать тебе одну вещь.
– Давай потом? – говорит мама, и ее голос слегка идет вверх, превращая просьбу в вопрос. – Расскажи о себе. Как ты живешь. У тебя все хорошо?
«Нет, – думает Даг. – Все плохо». Но он не хочет ее расстраивать.
– Все замечательно, – говорит он.
– Ты женат?
– Да, – врет Даг.
– Дети есть?
– Мальчик и девочка.
– Как у них со здоровьем?
– Хорошо со здоровьем, – говорит Даг. – И вообще все хорошо.
– Как зовут твою жену?
Он представляет свою сослуживицу на сегодняшней пьянке. Вспоминает, как она прикасалась ногой к его ноге.
– Луиза, – говорит Даг. – Луиза Малгрейв.
– Я так счастлива, – говорит его мама.
– Но, мама, послушай…
Но мама перебивает:
– Тс-с. Не надо. Расскажи о себе.
Даг закрывает глаза. Он так устал.
– Я не знаю, что еще рассказать.
– Расскажи, как проходит твой день. Расскажи, как ты сейчас выглядишь. Расскажи что угодно. Я просто хочу, чтобы ты со мной поговорил.
И Даг делает, что она просит. Он рассказывает ей о воображаемом дне из несуществующей жизни Дага. Он рассказывает ей о своем доме с тремя спальнями. Дом стоит в таком районе, в котором всегда мечтала жить мама. Он рассказывает ей о новой самоходной газонокосилке, о семейных фотографиях на стенах, о туфлях из крокодиловой кожи, которые Луиза подарила ему на день рождения. Он рассказывает ей о жизни, о которой она мечтала, о жизни, которой он сам никогда не жил, – и по тому, как мама смеется или вздыхает, можно понять, что она счастлива. Она радуется за сына, у которого все сложится так хорошо.
Даг просыпается с телефоном на груди, трубка издает гудки рядом с ухом. Он заснул во время разговора с мамой. Сердце бешено бьется в груди. Как можно было заснуть?!
Он тянется к выключателю, включает свет. Жмет на рычаг телефона, чтобы прервать короткие гудки, и вновь набирает свой старый номер. Трубку берут на первом же гудке.
– Это кто? – Трубку взял дядя Боб. Его голос гремит и грохочет. Голос звучит так,
– Мы можем поговорить? – спрашивает Даг.
– Я так и знал, – говорит дядя Боб. – Но не думал, что тебе хватит наглости сюда позвонить.
– Ты не понимаешь, – говорит Даг.
На заднем плане Ширли спрашивает:
– Кто там?
И дядя Боб говорит:
– А то ты не знаешь.
– Подожди, – говорит Даг. Ему трудно дышать. Ему дурно. – Я не тот, кто ты думаешь, – говорит он. – Пожалуйста, послушай меня.
Теперь голос дяди доносится издалека; наверное, он положил трубку на стол.
– Хочешь поговорить с ним в последний раз? – спрашивает он Ширли. – Ну, иди говори, – орет он на нее.
– Не понимаю, о чем ты, Боб, – говорит Ширли.
Что-то падает и разбивается. Ширли кричит.
Даг, держа телефон в руках, ходит по комнате. Он кричит в трубку:
– Боб! Боб! Боб, давай поговорим!
Их голоса – мамин и дядин – становятся громче, они приближаются к телефону, но, кажется, маму тащат насильно.
– Не трогай ее! – кричит Даг.
Боб явно не слушает. Он захвачен собственной яростью, и ничего другого для него уже не существует. Как человек, тонущий в зыбучих песках, думает только о том, чтобы выжить.
– Хочешь с ним поговорить? – кричит он. – Да? Хочешь с ним поговорить?
Даг понимает, что кто-то схватил телефон. А потом раздается громкий удар, а за ним – крик. Грохот, как взрыв в ухе Дага. Потом еще один взрыв, и еще, и еще – до тех пор, пока мама не прекращает кричать. Даг слышит тяжелое дыхание дяди, а потом не слышит вообще ничего, словно телефонный шнур выдернули из розетки. Даг ждет.
Но в трубке лишь тишина. Тишина.
Даг жмет на рычаг и опять набирает номер. После второго гудка раздается щелчок, словно кто-то взял трубку, но тут включается знакомая запись из всех прошлых лет: «Набранный вами номер больше не существует».
Даг с грохотом кладет трубку на место.
Он сидит на краешке кровати, держа телефон на коленях. Его трясет. Его и вправду знобит. Ему холодно. Он вновь и вновь проигрывает в голове последний разговор. Вспоминает, как дядя кричал: «Хочешь с ним поговорить? Да? Хочешь с ним поговорить?».
Действуя исключительно интуитивно, он поднимает телефон, придерживает трубку рукой, чтобы та не упала, и переворачивает аппарат вверх ногами. Черное металлическое донце с перфорацией, четыре толстые резиновые шайбы-ножки, наклейки с какими-то номерами, круглая ручка регулировки громкости звонка, несколько болтиков, держащих дно на месте. Даже прежде, чем Даг их увидел, он их почувствовал кончиком пальца – несколько шероховатых пятен на гладкой металлической поверхности. Даг подносит телефон ближе к свету и видит, что это такое: засохшая кровь. Он скребет пятно ногтем, чтобы убедиться наверняка. Да, это кровь. Она была здесь всегда, переезжала вместе с ним из квартиры в квартиру, всегда находилась с ним рядом, когда он спал. Даг соскребает еще немного засохшей крови. Его руки покрываются бурыми крапинками, кончик пальца слегка кровоточит.