Что ж, распаковываем коробки. Перетряхиваем каждую бумажку и заново складываем все в ящики. Покупаем новый компьютер, более мощный и быстрый. И снова ночные бдения. И снова изучение доказательств —
уже совсем другими глазами. Теперь он все понял, он поумнел. Как же он раньше этого не заметил! Что еще он мог упустить? Чувство вины. Бессонница. Новая страсть. И ярость. И одержимость. Вновь жизнь, посвященная поискам убийцы — без имени, без лица. Убийце, все еще гуляющему на свободе. Убийце, который, смеясь, сегодня, двадцать лет спустя, наслаждается воспоминаниями о том дне, когда убил маленькую дочку Дэвиса Мура. Жажда мести. Холод в душе. И Джастин. Бедный Джастин! Он пострадал зря. Мальчик, который не должен был появиться на свет. Вся его жизнь была страдание — до того самого дня, когда он умер от передозировки. Как теперь с этим смириться? Ответственность. Вина. И не только из-за Джастина. Еще и из-за Джеки. Его первой жены. Она сошла с ума. Но разве не одержимость мужа подтолкнула ее к этому? Одержимость и эта чертова секретность, к которой и Джоан когда-то была причастна? Разве не в этом причина
смерти Джеки? Может, и Джоан отчасти виновата в ее самоубийстве? Не она ли прикрывала Дэвиса? Помогала ему во всем? Любила его? Полетела с ним в Брикстон? А Фил Канелла? Нелепая, напрасная гибель! И все это из-за одного непрочитанного допроса…
Дэвис спускается. Дэвис спускается.
Джоан спрятала показания Сэма Койна в середину стопки и кинула все это в коробку. Койн ведь все равно убийца. Пусть даже он не убивал Анну Кэт. Он ведь убил Дайдру Торсон и тех, других девушек. Сверху она положила еще какие-то бумаги, даже не заглянув в них, — словно торт глазурью, покрывая показания свидетелей.
В дверях появился Дэвис. В руках у него было два стакана со светлой мутноватой жидкостью и дольками лимона на дне и стенках.
— Так что я не видел?
— Здесь ты наверняка видел все, — ответила Джоан.
Она взяла лимонад. Он улыбнулся ей. И вздохнул.
— Какой же здесь бардак, — сказал Дэвис.
А жена, нежно его любившая, старательно заклеивала коробки коричневым скотчем, чтобы навсегда похоронить то, что в них лежало.