Театральная эпопея
Шрифт:
но она особо не обрадовалась. Может, то мне показалось, или она была усталой, но я
желал увидеть ее радостное лицо… Иногда я просил ее прочитать что-то из моего творчества, но Валя постоянно отказывалась читать, мотивируя свой отказ нежеланием меня обидеть, если ей не понравится и она скажет об этом мне. Но я все равно настойчиво просил прочитать мою комедию или какой-то рассказ, она под моим напором соглашалась, читала минут пять или чуть более, а потом объявляла, что, дескать, все уже прочла и написано в общих чертах неплохо.
Конечно, меня, как члена Союза писателей, печатали раза два в изданиях этого
Союза, но там, как я понял позднее, была очередь и многие авторы ждали с нетерпением, когда их напечатают. Вдобавок многие писатели при встрече со мной в здании Союза писателей сетовали на то, что вот раньше они получали гонорары за публикации в различных журналах, а сейчас им ничего не платят, да еще в очередь на публикации записывают. Я не ввязывался в надоевшие и набившие оскомину воспоминания насчет
прежних времен, памятуя, что многие пожилые писатели симпатизировали коммунистам или даже состояли в рядах компартии. Я не то, что не вступал в компартию ранее, даже комсомольцем не был. Представляете себе, дорогой читатель, когда на лечебно- профилактическом факультете медицинского института учится один студент, не являющийся комсомольцем? То был я, который по всяким предлогам увиливал, как мог,
от вступления в комсомол, хотя меня сразу бы приняли. Лично я считаю себя демократом, даже как-то вступил в одну демократическую партию, думал, что буду принимать в ней посильное участие, посещать разные собрания и дискутировать, но потом меня осенило:
л ю б о й партии нужна только ее численность и победа на выборах, так что меня приняли в партию и сразу забыли обо мне. Поэтому я больше не стремился участвовать в
партийном движении, а через месяца два позвонил одному функционеру партии и потребовал, чтобы он зачеркнул мою фамилию, вычеркнув меня из ее рядов,
обосновывая свою просьбу тем, что меня не приглашают на собрания партии, и я не
желаю просто числиться в партии, как безмолвный статист.
Прошло два месяца после опубликования моей первой сатирической комедии в
сибирском журнале «Посвящение». Я отослал в редакцию этого журнала вторую
комедию, которую тоже приняли к публикации, чему я был несказанно рад. Взяв
авторские экземпляры, я ходил с ними в московские театры, желая, чтобы завлиты или худруки театров прочитали комедию, но мои просьбы о прочтении и даже только о
встрече успехом не увенчались. Как понял мой дорогой читатель, и Ширмыршлянский,
и Фуцман даже говорить со мной не желали. Прошло более двух недель, как я оставил комедию у вахтера Театра юмора, и я решил позвонить в этот театр.
–Здравствуйте!– поздоровался я, позвонив в театр с работы.– Это один автор Соколов, я оставлял свою комедию для худрука Ширмыршлянского.
–И что вы хотите?–
–Я хотел узнать его ответ.
–Ответ?
–Да!… Он сказал, чтобы я оставил комедию охраннику, меня не пустили в театр, а две недели прошли. Можно меня соединить с завлитом?
–Ее тоже нет.
–А с кем я говорю?
–Это вахтер.
–Пожалуйста, позовите администратора,– вежливо попросил я.
В трубке послышался шум, ворчание вахтерши, чей-то разговор. Наконец, через
минут пять трубку взяли, и я услышал сердитый мужской голос:
–Да, слушаю!
–Это администратор Театра юмора?
–Да. – На том конце провода чавкали, сопели.
–Я отдал свою комедию две недели назад на вахте. Как мне сказал Ширмыршлянский,
через две недели мне ответят.
Неизвестный мне администратор вместо ответа громко икнул, потом выругался.
–Алло! Вы меня слышите?– спросил я.
–Слышим, слышим вас…Ширмыршлянского нет сейчас в театре, но вашу комедию
никто ставить не будет,– сообщил мне администратор.
–Почему?– удивился я.
Администратор снова икнул, потом снисходительно ответил мне:
–Такова политика нашего театра. Мы не ставим пьесы современных авторов.
–Все-таки объясните мне причину!– возмутился я.
–Такова политика нашего театра, молодой человек,– повторил администратор довольно холодно.
– Но почему только старые пьесы ставят в вашем театре?
–Как это старые?
–Вы же только что сказали, что пьесы современных авторов не ставите, так?
–Да.
–Но почему?
–Мы не ставим пьесы современных авторов. Такова политика нашего театра. Что еще
хотите услышать, молодой человек?
–Гм, вот и получается, что ставите только старые пьесы давно умерших авторов,-
заключил я.
Администратор снова икнул, отложил трубку, говоря с кем-то другим и посмеиваясь.
–Алло!– завопил в трубку я.
–Да, чего хотите, молодой человек? Я ж ответил, чего надо-то?
–Вот так- с, да?– неожиданно для себя вскричал я.– Всевластие режиссера! Хозяин-
барин! Я…
На том конце провода трубку положили, я услышал частые гудки. Больше звонить в
Театр юмора смысла не было, как и просить вернуть журнал с напечатанной в нем
комедией. Неожиданно я услышал правдивый и довольно циничный ответ от неизвестного мне администратора, который должен был отрезвить меня и избавить от ненужных иллюзий. Но я не считал себя слабовольным человеком, который сдается при первых трудностях. Трудности должны закалять человека, как полагал я. Ведь вся наша жизнь – постоянная борьба! Надейся и жди, все жди, а жизнь проходит… Поэтому нужно не терять драгоценное время, успевать и писать, и бегать по театрам, редакциям журналов.