Театральная эпопея
Шрифт:
по собственной прихоти вас не пускаю.
–А я ранее всегда входил к Сеновину без всяких объяснений,– ответил с досадой Незамыслов, протягивая администратору свою визитную карточку.– Почитайте вот, передайте мою карточку Сеновину.
Администратор взял визитную карточку, подошел к телефону на вахте и стал
набирать номер Сеновина, а Незамыслов раздраженно говорил мне вполголоса:
–Смотрите-ка…. Меня не пускают…
Через минуту администратор положил телефонную трубку, улыбаясь, подошел к
нам,
–Извините меня ради бога!.. Я тут работаю всего месяц, еще Сеновин на меня сейчас наорал… Извините!
–Ладно,– добродушно произнес Незамыслов,– нам можно пройти к Сеновину?
–Конечно, можно, я сам вас встречаю,– приветливо обратился к нам подходящий улыбающийся господин,– идемте в мой кабинет.
–Это Сеновин,– прошептал мне Незамыслов, улыбаясь худруку и пожимая ему руку.
Сеновин Юрий Ксенофонтович, главный режиссер и художественный руководитель Драматического театра, лет шестидесяти или чуть больше, был среднего роста,
с седыми волосами, зачесанными назад, в очках, в сером застегнутом на все пуговицы костюме, белой сорочке и черном галстуке. Более четверти века он проработал в Драматическом театре, сначала работал актером, потом стал режиссером, закончив режиссерские курсы. Долгожданную должность худрука он получил лет пять назад,
чем был несказанно рад. Его отличала ярая приверженность к классике, он даже
слышать не хотел о чем-то современном, о какой-то современной пьесе современного автора. В силу этого Сеновин всегда отказывался от участия в разных театральных конкурсах в качестве члена жюри, читать и обсуждать какие-то новые пьесы
современных авторов, считая, что лучше Шекспира, Мольера, Островского, Чехова
никто ничего не напишет, а поэтому нечего тратить свое драгоценное время на всякую писанину разных графоманов. Не раз Сеновина упрекали многие режиссеры, театральные критики и коллеги за то, что он не хочет принимать участие в театральных конкурсах, читать современные пьесы, называя его за спиной ретроградом и ортодоксом, но
Сеновин был непреклонен в своем мнении. Доходило нередко до парадокса, когда он, рассказывая своим актерам на репетициях о творчестве многих русских драматургов, говорил о русском драматическом театре, как о театре современной пьесы. Одна
актриса Видняева не выдержала и осторожно спросила его, а почему же в нашем
театре нет современных пьес, почему наш современный российский театр и
современная российская пьеса расходятся, как в море корабли, и доколе наш
современный театр будет ставить лишь одну классику, перебиваясь одними переработками набивших оскомину сюжетов всем известных не одно десятилетие
пьес, ставя так называемые спектакли «по мотивам»?
Тогда Сеновин к удивлению всех актеров заорал, утверждая, что нечего мешать ему проводить репетицию, и если самая молодая в его Драматическом театре актриса (все актеры и актрисы театра были старше шестидесяти лет, и лишь одной Видняевой было всего пятьдесят восемь лет) задает подобные
не любит Островского, Чехова, Сухово-Кобылина, Гоголя, ей не место в театре. Словом, Сеновин никак не ответил на каверзные вопросы Видняевой, не объяснил, почему российский театр не стремится показать насущные социальные, политические и экономические проблемы, которые волнуют наших современников, и почему наш современный российский театр стремительно бежит от жизни, реальности, злободневности, утрачивая высокое звание театра, как театра гражданского протеста,
желая лишь развлечь своего зрителя. Возможно, Видняева и промолчала бы, как
молчала и ранее многие годы на репетициях и разных собраниях театра, но Сеновин чересчур увлекся рассказом о пьесах давно умерших древнегреческих драматургов,
говоря об актуальности их творчества, злободневности, заставляя своих актеров углубиться в далекую древность, и одной Видняевой стал очевиден парадокс, когда худрук, известный всем своим нежеланием ставить на сцене современные пьесы российских драматургов, не признавая социальную их значимость, восторженно и
ярко рассказывал о пьесах давно минувших дней, об их гражданском пафосе.
Присев в кабинете Сеновина, Незамыслов сразу представил меня:
– Познакомьтесь, Юрий Ксенофонтович! Это хороший писатель, член Союза писателей России Сергей Соколов.
Юрий Ксенофонтович слегка кивнул мне, переводя недоумевающий взгляд на Незамыслова. Незамыслов, надо отдать ему должное, сразу понял, о чем подумал худрук, и поэтому упредил его, продолжая представлять меня:
–Сергей Константинович сейчас хочет написать книгу о творчестве Островского, его жизни. В связи с этим все возможные постановки спектаклей Островского тоже весьма интересны ему, как и биография этого известного русского драматурга.
Юрий Ксенофонтович при последних словах моего протеже милостиво улыбнулся
мне, потом припомнил, говоря Незамыслову:
–А мы, кажется, договаривались встретиться, чтобы обсудить вашу статью о театре в журнале «Амфитеатр».
–Да-да, помню,– кивнул Незамыслов.– это потом, если позволите. Я бы хотел,
чтобы вы переговорили с Соколовым.
Сеновин ничего не ответил Незамыслову, помолчал минуту, потом спросил
меня с интересом:
–А чем я могу помочь вам? Собственно, биография Островского известна всем,
о нем, кажется, писали многие. Да и о его пьесах тоже много написано.
Я кивнул, подтверждая слова худрука:
–Что верно, Юрий Ксенофонтович, то верно, но я хотел бы услышать ваш рассказ о спектаклях Островского в Драматическом театре.
–В нашем Драматическом театре?– спросил, словно не расслышал четно мои слова, Сеновин.
–Именно – в Драматическом театре.
–Что ж… . Извольте… Скажу вам, что шедевры Островского мы часто ставили в
нашем театральном храме, как я лично называю наш Драматический театр…– Сеновин