Театральная эпопея
Шрифт:
на минуту задумался, потом начал свой рассказ об Островском, его пьесах, о том, как
часто ставили Островского в Драматическом театре, а я сидел тихо и слушал,
незаметно разглядывая кабинет и думая, когда можно, наконец, приступить к
настоящей цели моего визита: познакомить Сеновина с моими пьесами.
Кабинет худрука был просторный, с окном на шумную улицу. Возле стены стоял широкий стол, за которым сидел Сеновин. Слева на стене висел портрет
Станиславского,
–Ой, пропустите меня!.. Я работаю в театре почти полвека, пропустите!-
послышался скрипучий голос какой-то старухи за дверью.
Сеновин, услышав старческий голос, изменился в лице, улыбка сразу исчезла. Он заерзал на стуле, озабоченно глядя на свои наручные часы. Незамыслов заметил беспокойство худрука и сразу спросил его, приподнимаясь:
–Может, мы не вовремя? Вас кто-то ждет?
–Нет… нет…– махнул рукой Сеновин, вздыхая.– Видите ли, когда в коллективе есть опытные, но старые актеры, многое случается… Да!… У нас сейчас проблема-
отсутствие молодых актеров… Ищу их… А со старыми возникают проблемы и…
Договорить Сеновину не дали – дверь с шумом распахнулась и в кабинет вошла
актриса весьма преклонного возраста, крича:
–Нас не пускают в наш театральный храм!
Мне показалось, что ей лет примерно за семьдесят или около восьмидесяти. Вся
седая, чуть сгорбленная, с множеством морщин на бледном лице, она стояла возле
двери, воздев руки вверх почти по – театральному, будто декламируя что-то на сцене
и выражая огромное горе. Сеновин, увидев вошедшую актрису, поспешно поднялся, подошел к ней, спрашивая:
– Что случилось, Елизавета Семеновна?
–А вы не в курсе? Вы не знаете, что творит ваш Монин?
Сеновин усадил актрису возле себя, дал стакан воды.
–И что же творит мой Монин?
–Он не утвердил меня на роль Офелии!– плаксиво ответила Елизавета Семеновна,
доставая платок.
Я еле сдержался, чтобы не засмеяться. Незамыслов слегка улыбнулся, отворачивая
лицо от актрисы.
Сеновин выразительно глянул на нас, пожимая плечами, потом продолжил беседу
с актрисой:
–Ну, я с этим разберусь… Вы не переживайте.
–Как это не переживать? Я в театре более полувека, сколько сил я отдала этому театральному храму, а теперь…
–А теперь тоже все будет хорошо,– закончил за нее Сеновин, вставая, явно давая
ей понять, что следует уходить.
Елизавета Семеновна заметила нас, вытерла платком слезы на лице и спросила Сеновина:
–А это кто у вас?
–Это мои гости, Елизавета Семеновна: один
пишущий о нашем театре, а другой – писатель, который желает написать книгу об Островском.
–Об Островском?– удивилась актриса.– О нем уж все написано.
В дверь кабинета постучали, за нею раздался крик какой-то старухи:
–Пустите меня к нему! Я тут самая старая заслуженная актриса!
Дверь резко распахнулась и в кабинет вошла еще одна актриса, которая показалась
мне намного старше Елизаветы Семеновны. Вошедшая передвигалась с помощью небольшой трости, немного прихрамывая, но походка ее казалась величественной,
словно сейчас она изображала для нас, невольных зрителей театральной перепалки, какую-то королеву; тоже вся седая, с короткой стрижкой.
Елизавета Семеновна, увидев вошедшую, привстала, говоря очень доброжелательно:
–О-о, приветствуем Евгению Павловну!
Сеновин тоже поздоровался с вошедшей актрисой, усадил ее возле стола.
–Что вас привело сейчас ко мне, Евгения Павловна?– осторожно спросил Сеновин,
смотря на часы.
–А вы не знаете, что творит ваш режиссер Монин? Вы не знаете, что Монин хочет
старых заслуженных актеров и актрис выжить из театра? Чтобы они померли
где-нибудь дома и о них никто не знал? – разразилась бурной филиппикой Евгения Павловна.– Я вот недавно поскользнулась… болела недели две, но тем не менее
бодра, как никогда в молодости, горю желанием играть Офелию! А Монин меня
на роль Офелии не утвердил!
Услышав ответ самой старой актрисы Драматического театра Евгении Павловны Махонтовой, девяноста двух лет, Елизавета Семеновна с жаром возразила ей,
пряча носовой платок в карман:
–Нет!… Позвольте, Евгения Павловна! Это я должна играть Офелию в «Гамлете»,
а не вы! Меня утвердили на эту роль еще в прошлом году!
Сеновин попытался что-то сказать, но его слова потонули в бурном споре двух
старых актрис.
Евгения Павловна покраснела и недовольно воскликнула:
–Что я слышу? Меня тут оскорбляют? Я, которая играла на протяжении сорока лет Офелию, Джульетту, Софию, Дездемону, должна теперь оставаться без ролей?
–Это я осталась без роли Офелии!– парировала Елизавета Семеновна, покрывая
багровыми пятнами от гнева.
–Нет, я осталась без Офелии!– упорствовала Евгения Павловна.
–Что – о?! Вы со своей палочкой Офелию хотите играть? Как же, как же! Видали
таких молодящихся старушек! Самой то стукнуло девяносто два года, а она девочку