Театральная площадь
Шрифт:
– А может быть…
Опалин хотел предложить сразу же начать поиски в театре, руководствуясь соображениями, которые высказал Казачинский. Но Николай Леонтьевич, должно быть, умел предвосхищать мысли своих подчиненных, потому что сразу же категорично ответил: «Нет».
– Не подходи к театру, пока мы не будем стоять на более-менее твердой почве. Это же Большой, – многозначительно промолвил Твердовский, подняв указательный палец. – Ты знаешь, какие люди там бывают? Туда правительство на спектакли ходит. И маршал Калиновский, и сам товарищ Сталин, и… словом, много кто. Нельзя, понимаешь, просто так вломиться в театр и начать
Опалин много чего мог сказать – например, что закон для всех един и что совершенно непонятно, почему можно, используя словечко начальника, вломиться на завод, когда ведешь расследование убийства рабочего, и нельзя трогать Большой театр. Но все глубокомысленные, остроумные и даже едкие реплики Ивана были бы в данном случае пустым сотрясением воздуха, потому что решительно ни к чему бы не привели.
– Как скажете, Николай Леонтьевич, – проговорил Иван после паузы, но все же не удержался. – В самом деле, к чему спешить…
Твердовский нахмурился.
– Я ведь могу и другому поручить это дело, – напомнил он.
– Не стоит. Я справлюсь.
В кабинете повисло молчание.
– Ваня, – неожиданно произнес Николай Леонтьевич, и впервые за все время разговора в его голосе прорезались чуть ли не просительные нотки, – не наломай дров. У нас теперь новый нарком, и… словом, не надо нам лишних сложностей. – Он имел в виду Ежова, который в прошлом месяце стал народным комиссаром внутренних дел. – Обстановка непростая, и вообще…
Опалин пообещал, что будет действовать с максимальной осторожностью. Твердовский поглядел в его упрямое открытое лицо, хотел было заметить, что Иван и осторожность – две вещи несовместные, но в последний момент передумал, решив, что это лишнее. Николай Леонтьевич знал, что его подчиненный остро реагирует на некоторые моменты, связанные с работой, хотя во всем остальном не проявляет даже намека на самолюбие.
– Ты бы, Ваня, поискал среди знакомых какого-нибудь осведомленного человечка, – посоветовал Твердовский. – Кто тебе расскажет о Большом, так сказать, изнутри. Тебе же легче будет, когда поймешь, с кем там можно иметь дело, а к кому и подходить не стоит.
– Хорошо, я постараюсь узнать, кто может мне помочь, – кивнул Опалин. – Что-нибудь еще?
– Пока все. Будет заявление, тогда и займешься розыском, – сказал Николай Леонтьевич. – И в театр наведаешься… Свободен.
Выйдя из кабинета начальника, Опалин поймал себя на том, что запутался в сложной смеси ощущений. С одной стороны, он чувствовал облегчение, потому что видел, что Твердовский ему поверил; с другой – Ивану претило прямое приказание осторожничать, а с третьей…
С третьей стороной он и сам до конца не разобрался, и виной тому была незнакомая девушка, вышедшая из тьмы возле театра и исчезнувшая во тьме. Опалин никому еще о ней не говорил – хотя спешившая куда-то незнакомка, которую он встретил недалеко от места, где произошло убийство, просто обязана была привлечь его внимание.
«А не может ли она быть связана с…»
Но ему почему-то не хотелось даже думать об этом.
«Вообще, конечно, надо бы позвонить Люсе, попробовать с ней помириться… Или не стоит?»
Он машинально ответил на приветствия двух оперов, которые шли по коридору ему навстречу, и только потом вспомнил, что оба они ему неприятны. Плечистый здоровяк Манухин был известен тем, что не чурался физических
– Что-то на Ване Опалине сегодня лица нет, – заметил Лепиков, как только убедился, что Иван отошел достаточно далеко и не может их слышать. – Ты в курсе, как он у театра труп нашел, а потом тот куда-то делся? С пьяным перепутал, наверное. – Он хихикнул.
Однако Манухин, к удивлению Лепикова, не пожелал развивать эту тему.
– Раз Опалин говорит, что видел труп, значит, там был труп, – сухо оборвал прихвостня старший опер. – Главное, чтобы на нас это дело не свалили… Пошли лучше пожрем. Говорят, биточки сегодня в столовке – пальчики оближешь! – И он мечтательно зажмурился.
Глава 3. Ценители искусства
Артель театральных барышников сим имеет честь уведомить, что, для удобства публики, она избрала своим местопребыванием портерную, близ театра.
Немного поостыв, Иван Опалин все же признал разумным совет начальства разведать через знакомых обстановку в театре, прежде чем туда заявляться. И усилий-то особых вроде не требовалось, потому что Казачинский уже признался в том, что крутил роман с девушкой из оперного хора. Однако едва Опалин сообщил Юре, что хочет поговорить с его знакомой, тот неожиданно заартачился.
– Слушай, ну это же неофициально, ты просто сведешь нас, и я с ней побеседую…
Но Казачинский категорически отказался это делать, и по выражению его лица Иван понял, что настаивать бесполезно.
– Я что, о многом прошу? – не удержался Опалин, когда Юра ушел.
Петрович, разбиравший бумаги на своем столе, поднял голову.
– Ты, Ваня, прости, но ты часто прешь напролом, а в общении с людьми надо нюансы учитывать. Без этого никак, – назидательно промолвил Логинов. – Как только он сказал «Мила», я сразу же вспомнил, когда он прежде это имя упоминал. Плохо они расстались, ясно? Она его променяла на другого, так что он теперь ее даже видеть не хочет.
– Ладно, – смирился Опалин. – Но мне-то что теперь делать? Слушай, а может, среди твоих знакомых кто найдется?
За годы работы в угрозыске Петрович накопил изрядное количество связей в самых разных слоях общества и умело их использовал, когда того требовали интересы дела. Он шевельнул бровями и коротко ответил:
– Может, и найдется. Почему нет?
…Первый блин, впрочем, оказался комом, потому что на назначенную в пивной встречу Петрович привел спекулянта или, как тогда говорили, театрального барышника. По правде говоря, Опалин ожидал увидеть раскормленного рвача с минимумом интеллекта на том, что у других называется лицом, но реальность оказалась куда интереснее. Перед сыщиком предстал пожилой господин – слово «товарищ» к нему категорически не шло – благообразной профессорской наружности, в пенсне и с бородкой клинышком. Он был тих, как ландыш, и учтив, как воспитанница института благородных девиц. Иван уже собирался сердито спросить у Петровича, кого он вообще притащил с собой, когда барышник, который обметал платком стул, прежде чем присесть на него, на мгновение повернулся в сторону Опалина, и из-под пенсне сверкнул такой острый взгляд, что вопрос замер у сыщика на губах.