Театральные подмостки
Шрифт:
– - Да, самая вкуснятина в лице водочки...
– - добавил Алаторцев.
– - Вкусная -- пальчики оближешь... Есть и вкусное вино, если хочешь.
– - Какая синичка? Кто это?
– - растерялся я.
– - Ладно, рассказывай. Ксению, любимую свою, не помнит...
– - нахмурился Николай Сергеевич.
– - Артист!
Вот так новости! Ещё и любимая! Что за шутки?
Ольга наиграно фыркнула и, молча, поставила статуэтку Оскара на серёдку стола. Николай Сергеевич взгромоздил на стул свою большую сумку и вымахнул из неё пузатый термос. Ольга тут же давай помогать,
– - А это, Ваня, тебе от меня, как ты и просил...
– - мило прочирикала она и положила шерсть на тумбочку возле стены.
– - Мне бы в клубочках лучше. А эту ещё и прясть надо.
– - Ничего, у тебя время полно.
Я покачал головой и вдруг почувствовал, что очень хочу есть. Такой волчий голод обуял, что сразу и про Синичку, и про Ксению забыл, и про всё на свете. Да уж, голод не тётка. В тустороннем мире, видимо, всегда так: есть вообще не хочется, но стоит только еду увидеть, и сразу аппетит появляется. Особенно у тех, наверное, кто недавно преставился. Привычки сразу не изживёшь; хоть и душа, а кусать охота. А я уже девять дней ничего не ел, схватил загогулину колбасы и отхватил сразу треть.
– - Ой-ой, Ваня, изголодался, бедненький...
– - жалостливо всхлипнула Ольга, вышатывая зубами бутылочную пробку. Откупорила и по стаканам нам водку разлила, себе -- вино.
– - Шутка ли, на девять дней в театре закрыли, -- вздохнул Николай Сергеевич, задумчиво разливая борщ по тарелкам.
– - Ужас!
Я невольно посмотрел в зрительный зал -- там появилось с десяток зрителей. Всё это были девушки и молодые женщины. Смущённый и озадаченный, я растерянно потянулся к рюмке с водкой и машинально выпил. Сразу охмелел сильно, словно целую бутылку в нутро отправил.
Гости мои так рты и раззявили.
– - Ну, Ваня, даёшь!
– - ахнула Ольга.
– - Ты тут совсем одичал: нас не мог подождать!
Николай Сергеевич понимающе покачал головой и услужливо снова наполнил рюмку.
Я воровато глянул в зал, а там уже под сотню зрителей, и все, не отрывая глаз, на меня пялятся. Ждут каких-то высоких творческих откровений, а я текст не знаю...
– - Это я от радости,-- обнимая осоловевшими глазами дорогих гостей, сказал я.
– - Вы не представляете, как я вам рад! Хоть вы вспомнили...
– - Как же не помнить?
– - сказал Алаторцев.
– - Сейчас вот зашли в церковь, свечки за упокой поставили, помянули твою заблудшую душу...
– - Спасибо, Николай Сергеевич. И тебе, Олёша, от всего сердца.
– - А ты не ёрничай. Это дело сурьёзное: как только тебя поминают, так сразу здесь души и встречаются.
– - По-другому мы бы к тебе не пробились, Ваня, -- добавила Ольга.
– - Верю... А что же мои родные, не могут за меня свечку поставить?
Гости мои переглянулись, и Николай Сергеевич неуверенно так говорит:
– - Ставили, а как же, но, видать, нельзя вам пока видеться. А может,
– - К тебе, правда, никто не заходил?
– - удивилась Ольга.
– - Вы первые. Первые живые лица после моей прекрасной смерти... Хоть бы какую-то собаку завести. В одиночестве слоняюсь и потихоньку с ума схожу.
– - Ну... это...
– - замялся Николай Сергеевич.
Ольга его торопливо перебила:
– - Ничего странного, покойникам покой прописан...
– - Да ладно...
– - напустил я на себя равнодушие.
– - Ну, не нужен я никому... Не то чтобы обидно...
– - Да погоди ты сопли распускать, -- нарочито строго сказал Николай Сергеевич.
– - Родные к тебе рвутся, во все лопатки спешат... А нельзя, порядок такой... Сперва нужно все свои ошибки и промашки осмыслить, может, что исправить получится... А потом уже и родные к тебе натекут, и близкие, и дальние, и всякие разные.
– - Хорошо бы... Может, хоть они объяснят мне, почему я умер, за что?..
– - Тебе зачем это?
– - нахмурилась Ольга.
– - Много будешь знать, скоро состаришься...
– - Я серьёзно.
– - И мы серьёзно, -- важно сказал Николай Сергеевич.
– - За что... Неправильный вопрос. Правильный -- "для чего"?
– - Какое уж теперь на этом свете "для чего"?
– - И то верно. А всё одно есть смысл... Должен быть!
– - Значит, не знаете. Так бы и сказали.
– - Это мы-то не знаем?
– - фыркнула Ольга.
– - Да всё яснее ясного! Это и ежу понятно: надо тебе, Ваня, со своей любимой встретиться!..
– - Боже упаси... А при жизни никак нельзя было?
– - Получается, что нет.
– - Забавно, и кто она?
Алаторцев украдкой подмигнул Ольге, придвинулся ко мне и этак участливо спрашивает:
– - Значит, говоришь, посмотрел "Ревизора"... Ну что, узнал её?
– - Кого?
– - Ладно, Ваня, не притворяйся, рассказывай, -- лопаясь от нетерпения, навалилась на меня и Ольга.
– - Я серьёзно не понимаю. О ком вы? На сцене были все наши. Всех узнал как облупленных. Перечислять?
– - Да мы тебе не про сцену, -- поморщился Николай Сергеевич.
– - Вот ты скажи: ты благодаря кому на спектакле побывал? Чьими глазами на свою непутёвую игру взирал?
Тут-то до меня и дошло.
– - Ты хоть знаешь, кто она такая?
– - сверкнула хитрым взглядом Ольга Резунова.
– - Откуда мне знать? Зрительница какая-то.
– - "Зрительница какая-то"...
– - передразнила Ольга.
– - Это твоя суженая судьбой, ты её больше жизни любишь... Вот с ней-то тебе и надо встретиться. Ты жуй, жуй котлетки...
– - Ты на себя через её жизнь смотрел, а это не просто так, -- назидательно вставил Николай Сергеевич.
– - То самое родство душ.
А я как раз котлету закинул. Полезла она было в желудок, но, услышав столь странное откровение, в изумлении обернулась и застряла в горле. Я поперхнулся. Оля заботливо стучала кулачком по моей спине, а я, судорожно ворочая ошалелыми глазами, старался что-то сообразить. С горем пополам прокашлялся и спрашиваю: