Тебе больше не нужно бежать
Шрифт:
(Эльдар Джарахов)
Случаются переломные моменты, наступают долгие и мучительные часы отчаяния, и тогда люди пробуют переезжать с одного места в другое, менять один город на другой. Все самые гениальные вещи были придуманы задолго до нас, но я всё равно скажу эту пусть и заезженную, но правдивую мысль: вы можете быть самым быстрым спринтером на планете, но куда бы вы не бежали, то от чего вы пытаетесь так упорно скрыться, будет по-прежнему с вами.
Это как пять стадий мытья посуды: отрицание, гнев, торг, депрессия, сковородка. Легче не станет до тех пор, пока
С рождения и до девятнадцати лет я жила в уютном спальном районе. Он был как маленький городок с небольшой численностью населения, где тебя знает каждый прохожий. Первая любовь, первое предательство, первая дружба, первое разочарование. В подростковом возрасте, мы нашей большой компанией любили мечтать, как построим один дом на всех, когда вырастим. Как мы будем жить все вместе со своими семьями. Наши дети пойдут в тот же детский сад, а потом в ту же школу, куда ходили мы сами.
В девятнадцать лет я уехала оттуда. С одной стороны, это было необходимостью, с другой – бегством от прежней жизни. От чудесного густого леса, где мы любили проводить время держась за руки. От подъездов, где прятались от холодной зимы и подолгу целовались. От скамеек, на которых, когда-то, было рассказано море интересных историй.
Не могу сказать, что переезд дался мне сложно. Поначалу было не привычно и, примерно в течение двух лет я периодически приезжала погулять на старый район с лучшей подругой. За этот год произошло много событий, да и я трансформировалась внутренне. В какой-то момент для меня там не осталось ничего из того, от чего я пыталась бежать. Так я думала.
В моей копилочке есть ещё один часто повторяющийся сон. Тот самый район, где я провела свою юность. Обшарпанные стены общежития, в котором была наша с мамой квартира. Обстоятельства сна иногда меняются, но цикл один и тот же. Наступает вечер, темнеет, и я бегу домой к маме. В квартиру, которая больше не наша, ведь наяву мама её продала больше десяти лет назад. В мою комнату, которая уже давно не моя. Я бегом поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через ступеньку, и так сильно тороплюсь, что каждый раз пролетаю свой этаж и заскакиваю на четвёртый. Понимаю, что ошиблась этажом и спускаюсь на третий. Немного смешно, но в реальной жизни, в детстве, я так же очень часто ошибалась этажом, потому что вечно торопилась. Для меня привычно анализировать даже тогда, когда сплю, поэтому во сне я понимаю, что в этой квартире уже живут другие люди. Она чужая, мы не можем туда вернуться. Иногда там меня ждёт мама с распахнутыми дверями и объятиями, а иногда там пусто. Мне и страшно от того, что в любой момент могут вернуться нынешние хозяева, и одновременно с этим хочется провести хотя бы одно мгновение «дома» с мамой.
По статистике, стадия отрицания длится до сорока дней. У моей прошло больше пятнадцати лет. Все эти годы я боялась принять факт того, что моя мама действительно болеет. Она не умирает, нет. Но прогрессивно умирают клетки её мозга. А она ничего не хочет с этим делать. Я не могла и не хотела этого понимать. Моё детское желание, хоть немного, быть похожей на неё сменилось на страх повторить её путь. Я до одури стала бояться и отвергать любую нашу схожесть. Поэтому я контролировала себя, свои мысли и действия, а также всё то, что меня окружало.
Когда
6
«Лишь одного всегда страшиться надо
Вредить другим. Я так сотворена,
Что без вреда парю над бездной Ада.
Я не боюсь кромешного огня»
(«Божественная комедия», Данте Алигьери)
Знаете, кто учится на факультете психологии? Открою вам маленький секрет – те, кто пытается доказать, что в силах решить чужую проблему. Им настолько страшно начать с себя, что выбирают рыться в головах у других. Это ведь гораздо проще, тогда не придётся анализировать собственные поступки. А всё просто потому, что они не знают, что им с собой делать. Правда, мам?!
Чем больше я стала заниматься самоанализом, тем отчётливее я стала это понимать. В воспоминаниях то и дело всплывает недовольное Женькино лицо и её бубнящая интонация: «У тебя есть дурацкая привычка учить других жизни». Это правда, есть такое. И, наверное, она действительно дурацкая. Но я делаю это не потому, что считаю себя самой умной, а потому что устала терять близких мне людей. Это очень эгоистично, но мне было важно спасти других ради себя самой. Чтобы больше не испытывать боль потери. Но как можно исцелить кого-то, если сам не до конца «здоров»?
У меня всегда было маниакальное убеждение в том, что окружающим меня людям нужно спасение. Может и так. Но ещё, зачастую, им надо, чтобы их просто оставили в покое. Маленькая Алина тоже нуждалась в этом покое. Но, почему-то, её мама считала наоборот. Вместо того, чтобы помочь своему «внутреннему ребёнку», она устраивала сеансы гештальт-терапии четырнадцатилетней дочери. Чёрт тебя подери, мам! Какой, нахрен, гештальт в таком возрасте, да ещё и в начале двухтысячных?! Ты серьёзно?! Сказать, чего я хотела? Чтобы ты от меня отстала.
Отстань и просто люби меня – этого будет достаточно. А ещё, пожалуйста, перестань «лечить» других. Себе помоги сначала. И я тоже буду этому учиться.
До сих пор отчётливо помню, как на одном из наших сеансов, где ты принудила меня разбирать родовую систему, я сказала: «Всё это дерьмо закончится на мне». Прошло семнадцать лет, и вот сижу я сейчас и думаю…, а на кой я решила взять на себя такую ответственность. К чему ты, блин, меня готовила, мама?
«Ты мудра не по годам», – я помню, с какой гордостью ты говорила мне это. Знаете ли, маминька, лучше бы я была счастливой. Ведь из счастливых детей вырастают счастливые взрослые. Но откуда тебе было это знать, если бабушка была отвратительной мамой. Спасибо, что ты не она, ты в миллиарды раз лучше. А я буду лучше, чем ты. И пускай всё это будет круговоротом сансары, который остановится на мне. Пора уже, наконец, распутать эти кармические сети.