Течёт моя Волга…
Шрифт:
В Мельбурне, Сиднее, Канберре, Аделаиде, Бризбене меня слушали, затаив дыхание. И я видела в глазах симпатию и доверие.
В марте 1986 года позвонил известный австралийский импресарио Майкл Эджли: «Предлагаю вам маршрут, по которому еще никто из ваших коллег, советских артистов, не ездил. Точнее, в нем есть только пять-шесть городов, в которых раньше проходили гастроли звезд ансамбля Моисеева, Большого театра, «Березки» и, разумеется, ваши… Короче говоря, 19 городов в Австралии и девять в Новой Зеландии. Всего 70 концертов за 80 дней. Гастроли планируются осенью…»
Итак, предстояла новая встреча с Австралией. Какой она будет на этот раз?
Я начала готовиться к поездке.
…Несмотря на плотность графика выступлений, я успела пообщаться с самыми разными людьми — студентами, учителями, скотоводами, журналистами, дипломатами, представителями местных властей. Их дружелюбие сопровождало нас всюду. Атмосфера доверия и взаимопонимания осталась такой же, как раньше. Нас хорошо помнили по прежним выступлениям тысячи людей, и это придало общему приему оттенок тепла и радушия. Видимо, и широкая реклама нашего визита сыграла в успехе немаловажную роль, потому что желающих попасть на концерты ансамбля «Россия», с которым я выступала, было более чем достаточно. «Добро пожаловать, дорогие русские артисты!» — с такими транспарантами встречали нас в Сиднее, Бризбене, Канберре, Калангате. Толпы людей заходили за кулисы, поздравляли, желали успеха. Такого радушия я никогда прежде здесь не встречала.
Не менее впечатляюще прошли концерты и в других городах. Груды цветов на сцене и оглушительные овации говорили сами за себя.
В один из дней импресарио организовал в Таунсвилле культпоход на катамаране. В 74 километрах от города в открытом океане сооружен плавающий островок для любителей насладиться водными просторами. Тут же у причала острова пришвартован прогулочный катер, сделанный из старой подводной лодки. В его трюмах через иллюминаторы можно понаблюдать за подводным миром. Пока я с интересом смотрела на коралловые рифы и на их обитателей, мой муж, Виктор Гридин, бывший в это время на пляже, спас тонущего англичанина. «Вижу, на том месте, где только что был человек, — рассказывал он, — торчит одна рука. Потом и она исчезла. Оказалось, мужчина порезал ноги о кораллы, когда нырял, и стал терять сознание, то ли от испуга, то ли еще из-за чего. Вытащил его на берег. Хорошо хоть очухался. Все руку жал, благодарил. Звал в гости в Лондон, адрес дал…»
…Новая Зеландия встретила нас так же восторженно, как и в прежние времена. Цветы, улыбки, грохот аплодисментов и… капельки пота на лбу и висках — сказывались волнение и духота на сцене.
Пресса — «Окленд стар», «Ивнинг пост», «Крайстчерч стар сан», «Пресс» и другие газеты — принимала доброжелательно. Я как-то даже свыклась с хвалебными рецензиями и не стала их собирать, как в первые годы выступлений за границей.
В Окленде, Веллингтоне и Крайстчерче многие вспоминали Майю Плисецкую, выражая восхищение ее танцами в дни гастролей балерины в 1982 году.
Из Новой Зеландии мы снова вернулись в Австралию. Перед отлетом из Сиднея на родину собравшиеся представители общественности и властей, работники аэропорта провожали нас аплодисментами:
— Счастливого вам пути, друзья! Привет Москве! Ждем вас снова!
За год до гастролей в Японии импресарио Исия-сан — кстати, певица в прошлом — обратилась с просьбой в Министерство культуры СССР направить «наиболее характерного исполнителя русского фольклора». Выбор пал на меня.
Я заранее начала готовиться, репетировать. И хоть к тому времени в Японии меня уже немного знали (фирма «Усо» выпустила два «гиганта» с моими песнями), волнений от этого не убавилось. Как-то примут русскую песню
В мае 1967 года мы прибыли пароходом из Находки в Иокагаму. Приносят мне японскую газету, переводят: «…Впервые русская певица будет выступать с сольными концертами в Японии». Лучше бы не показывали мне тогда эту газету… Даже выходить на сцену страшно стало. Не заезжая в гостиницу, отправилась в концертный зал, где через день должна была состояться наша премьера. Осмотрели сцену, решили попробовать микрофоны. А звук поплыл. Сверху доносился какой-то шум, словно кто-то стучал молотком по крыше. «И так волнений хватает, а тут еще, наверное, ремонт затеяли», — подумала я. Только после репетиции наша импресарио объяснила, что в Токио было землетрясение, от которого покачивались здания даже с мощными стенами и фундаментом. Но чтобы лишний раз не беспокоить, решили ничего нам об этом не говорить.
Как сейчас помню, в день премьеры повезли нас из гостиницы в токийский концертный зал «Хосей Ненкин». Вышли из автобуса, сопровождающий подводит нашу группу ко входу, а там висит огромная афиша. Спрашиваю, что значат иероглифы справа от моего портрета. «Известная певица из Москвы. Выступала в самодеятельности. Работала токарем на заводе».
Потом во время гастролей ко мне не раз приходили за кулисы японские рабочие, профсоюзные активисты. Они приносили ту же афишу, уменьшенную до размеров программки, тыкали в те же самые иероглифы и спрашивали, так ли все на самом деле. Даже этим дружески настроенным людям трудно было поверить, что в нашей стране искусство не является монополией какого-то избранного круга.
Я объясняла: да, все правда. Говорила, что у меня на родине таланту не дадут погибнуть. Он обязательно раскроется. Моя собственная судьба тому пример. Когда в школе, на заводе, в швейной мастерской узнавали, что я пою, меня не просто отпускали, меня отправляли на занятия в кружок художественной самодеятельности.
Но когда я впервые узнала, что написали в газетах и афишах, прямо как-то оробела. Ну и надавали авансов! Теперь придется отрабатывать. Первый концерт покажет, на что мы способны…
Накануне всю ночь не спали. Думали, гадали, спорили — лиха беда начало! Может, спеть народную японскую песню на японском языке, чтобы чуточку успокоиться, пустеть, как говорят, пробный шар — проверить реакцию зала, а может, исполнить уже известные здесь «На позицию девушка» или «Катюшу», которые тоже значились в программе?
И все же я решила, что от своего не отступлю. Будь что будет, но концерт откроет фольклорная жемчужина — акапельная «Сронила колечко», которая задает тон нашей народной группе.
Помню, на первом куплете голос чуть дрожал от волнения, но я быстро освоилась и песню допела уже на ровном pi гладком дыхании. Тишина в зале стояла необычайная. Зрители даже как-то опешили от такого начала. А мои музыканты — Шалаев, Крылов, Миняев и Рожков — переминались с ноги на ногу в кулисе, с тревогой ожидая, как пройдет выход.
Обычно я с некоторой сдержанностью отношусь к оценкам зарубежных музыкальных критиков из-за их излишней восторженности. Но на этот раз после всех раздумий, волнений и переживаний мне было особенно приятно прочесть: «Со сцены в зал не неслось оглушающего рева электроинструментов. Певица пела безо всякого сопровождения, своим голосом она творила прекрасное прямо у нас на глазах, прикасаясь к душам и сердцам слушателей очаровательными звуками русской народной песни».