Течёт моя Волга…
Шрифт:
В семнадцать лет он получил диплом дирижера-хоровика, а затем выдержал вступительные экзамены в консерваторию и был принят на вокальный факультет.
Через год Театр оперы и балета имени Кирова набирал группу стажеров. Кто в консерватории не мечтал о таком начале оперной карьеры? Атлантов, ни с кем не советуясь, решил попытать счастья. Ему поручили партию Синодала в «Демоне». Был назначен спектакль, и за несколько дней до этого — единственная оркестровая и сценическая репетиция. Огромная сцена, огромный пустой зал, оркестр, с которым Атлантов еще никогда не пел. Будущий именитый певец растерялся. Ошибся один раз, второй, третий… Сделал непривычную для партнера мизансцену, сбил его, сбился сам. Тщетной оказалась помощь опытного,
— Простите, вы, кажется, все время хотите мне что-то сказать?
— Я вам подаю ваши реплики, — отрезал суфлер.
— Благодарю вас, я знаю роль наизусть, — едва пролепетал я.
В оркестре засмеялись. Я не стал ждать решения своей судьбы и убежал из театра. Я по-настоящему тогда испугался. К тому же саблю мне дали гигантскую, папаху на шесть номеров больше, в костюме и гриме я был один — словом, мои партнеры выглядели как нормальные люди, а я — как чучело…»
Кто знает, быть может, этот злополучный провал на оркестровой репетиции позволил впервые испытать настоящее чувство сцены, чувство ответственности за свое выступление. Во всяком случае, по окончании консерватории, после того как Атлантов спел в студенческих спектаклях партии Ленского, Альфреда и Хозе, его зачислили в труппу Кировского театра — там началась его артистическая карьера.
После успеха на Конкурсе вокалистов имени Глинки, неожиданно для себя, Атлантов попал в группу молодых певцов, направленных на стажировку в миланский театр «Ла Скала» на два оперных сезона. Опытный и весьма известный в артистических кругах педагог маэстро Барр сделал все возможное для совершенствования вокального мастерства гостя из России. Под его руководством певец подготовил несколько ведущих партий в операх «Бал-маскарад», «Богема», «Тоска», «Паяцы». Помогал в разучивании партий и маэстро Энрико Пьяцца, много лет проработавший ассистентом у прославленного Тосканини. Вечера Атлантов проводил в театре, где можно было услышать лучших певцов и музыкантов мира. Конечно, столь идеальные условия не могли не дать положительных результатов. «Петь становилось все легче и приятнее, — вспоминал Атлантов, — голос лился без затруднений. Я понемногу приобрел уверенность».
Итогом первых творческих завоеваний артиста стали победы на крупнейших международных конкурсах: первая премия Конкурса имени Чайковского в Москве, лауреатские лавры на Международном конкурсе в Монреале, золотая медаль на софийском соревновании молодых оперных певцов.
Успех на конкурсах расширил границы творчества. Посыпались как из рога изобилия предложения выступать с концертами. Все хотели слушать Атлантова, и он пел, пел иногда чуть ли не еженедельно новые программы, не всегда имея время обдумать их. К счастью, вскоре понял: нужно ограничить камерные выступления, это слишком серьезная область музыки, чтобы допускать торопливость, не обладая чувством меры.
Перед приходом в Большой театр он не стремился петь много оперных партий — выходил на сцену три-четыре раза в месяц и к каждому выходу тщательно готовился. Атлантов понимал и другое: для него была важна творческая обстановка в театре.
Как сделать, чтобы не мешали маленькие страсти, мелкие интересы, обиды, борьба самолюбий? Как изгнать из спектакля обыденность, чтобы каждый выход артиста был праздником для него самого и для всех, кто пришел его слушать?
На эти вопросы искал ответ артист, когда в 1967 году переступил порог Большого театра, где его талант развернулся с поразительной силой и каждый сезон приносил ему все новые творческие победы. Насыщенность, разнообразие репертуара, концертных программ приводили в восторг публику и суровых критиков.
«Атлантов — самое удивительное открытие…», «Блистательное дарование драматического тенора Атлантова, обладающего такими прекрасными качествами,
Множество подобных восторженных откликов в мировой прессе всякий раз сопровождали выступления артиста. Приглашения следовали одно за другим. Телеграммы и факсы шли из Австрии, ФРГ, Англии, Франции, Японии… Соломон Юрок звонил по телефону из Нью-Йорка: «Володя, когда приедешь в Штаты? Пора, мой друг, пора…»
А сначала были и неудачи. В первом спектакле «Травиаты». Может, Атлантов проявил некоторую растерянность и в какой-то момент растерялся, как в тот день, когда задолго до первого выступления он вместе с другими молодыми певцами, проходившими стажировку в миланском «Ла Скала», вышел однажды на сцену Большого театра в концерте. «Чувства, испытанные в тот вечер, я буду помнить, пока жив, — признался певец. — Это было потрясение. Я находился почти в шоке, пребывая в каком-то волшебном сне, и испытывал состояние, подобное тому, что ощущает человек, которому предстоит впервые прыгнуть с парашютом». Но рядом творили другие люди, и среди них Б. Покровский, Е. Светланов, Г. Рождественский, Г. Вишневская, И. Архипова, которые прекрасно разбирались в оперном жанре и знали, какие потенциальные возможности таило в себе дарование новичка прославленной сцены. К чести Атлантова, он всегда учился. У своих товарищей, партнеров, у тех, кто более всего причастен к высокому искусству.
— Я глубоко убежден, — говорил артист, — что певец, который перестает работать над собой, перестает думать, мечтать, искать, не имеет права называться оперным певцом. Знаменитая Мария Каллас никогда не забывала о том, как она выглядит со сцены, какие чувства, эмоции, мысли могут и должны вызывать у зрителей ее героини с их появлением на сцене.
Питали искусство Атлантова и явления прошлого и настоящего оперного искусства.
Его пристрастие — достижения Марио дель Монако, Франко Карелли, Альфредо Крауса, Пласидо Доминго. «Пожалуй, все-таки, эталоном оперного певца, — заметил как-то артист, — всегда был и остается Карузо — качество его голоса, манера звукоизвлечения, вкус…»
Но прежде всего — и это надо подчеркнуть — Атлантова, как вокалиста, артиста, художника, следует причислить к школе отечественной певческо-театральной культуры. Как живет и распространяется традиция, как она сохраняется и продолжает развиваться? Какая сила объединяет художников на протяжении веков в одно великое культурное братство — национальная ли психология, общие нравственные установки, сходные условия существования? Наверное, и то, и другое, и третье, и еще многое, многое другое, что не поддается точному анализу. Тут, пожалуй, не место вести долгий разговор. Важно понять, что раз уж идет речь о певце, сошлюсь на авторитет Шаляпина: «Если в них (формах искусства) есть жизнь — плоть и дух, — то эта жизнь должна обязательно иметь генеалогическую связь с прошлым».
В формах искусства Атлантова ощутима полнокровно бьющаяся жизнь, и его исполнительское творчество имеет непосредственную связь с традициями — более всего, как было сказано, вскормившими его традициями русского искусства. Это и удивительно органичное проникновение в пласт народной песни. Уместно привести тут знаменательные слова Проспера Мериме, сказанные, правда, Тургеневу и относящиеся к литературе, но в равной степени пригодные для характеристики национального искусства и исполнительства: «…Ваша поэзия ищет прежде всего правду, а красота потом является сама собой».