Течет река Мойка... От Фонтанки до Невского проспекта

Зуев Георгий Иванович

«Наталья Николаевна Пушкина, с душевным прискорбием

извещая о кончине супруга ея, Двора Е. И. В. камер-юнкера

Александра Сергеевича Пушкина, последовавшей

в 29-й день сего января, покорнейше просит

пожаловать к отпеванию тела его в Исаакиевский

Собор, состоящий в Адмиралтействе, 1-го февраля

в 11 часов до полудня».

Опасаясь противоправительственных выступлений, связанных с гибелью Пушкина, император повелел тайно перевезти гроб с телом поэта

для отпевания в Конюшенную церковь.

Конюшенная церковь. Рисунок художника М.Н. Воробьева. 1830 г.

При выносе тела из особняка Волконской дом и квартиру оцепили мощным кольцом жандармов. В квартиру пропустили всего 12 человек родных и самых близких друзей Александра Сергеевича. Все они собрались там 31 января в гостиной, куда перенесли из передней для прощания гроб с телом Пушкина.

«Нас оцепили, – писал Жуковский Бенкендорфу, – и мы, так сказать, под стражей проводили тело до церкви».

Вся площадь перед зданием Конюшенной церкви была заполнена народом, но в храм пропускали только по пригласительным билетам.

Крылов, Жуковский и Вяземский после отпевания вынесли тело великого российского поэта в подвал при церкви. В морозную ночь на 3 февраля гроб с останками Александра Сергеевича поставили на простые сани, обернули от снега рогожей, увязали веревками, покрыли соломой и тайком увезли в Михайловское.

Проводить Пушкина в его последний путь Николай I разрешил только одному А.И. Тургеневу, с которым выехал дядька поэта Никита Козлов. Траурный санный поезд сопровождал в пути жандармский полковник Ракеев.

6 февраля 1837 года в 6 часов утра в Успенском соборе Святогорского монастыря отслужили панихиду. Крестьяне из Михайловского вместе с Никитой Козловым на плечах вынесли гроб с телом А.С. Пушкина и опустили в могилу, вырытую рядом с захоронением его матери. «Они лежат теперь под одним камнем, гораздо ближе друг к другу после смерти, чем были в жизни», – записал в своем дневнике сын владельца Тригорского имения А.Н. Вульф.

Алексей Иванович Тургенев бросил в могилу горсть земли, другую завернул в платок. Сестры Осиповы возложили на могилу цветы. Присутствовавшие при погребении крестьяне плакали…

Квартира Александра Сергеевича Пушкина на набережной Мойки в доме № 12, принадлежавшем княгине С.Г. Волконской, опустела. Через два месяца после кончины поэта Федор Михайлович Достоевский решил «приехав в город, тот час же сходить на место поединка и пробраться в бывшую квартиру Пушкина, чтобы увидеть ту комнату, в которой он испустил дух». Однако квартиру уже заняли другие жильцы.

После смерти поэта его близкие друзья стали собирать воспоминания о нем. Позже под редакцией В.А. Жуковского их опубликовали в «Современнике».

После похорон квартира быстро пустела. Вначале на жандармский досмотр отправили все рукописи Пушкина. В середине февраля уехала Наталья Николаевна. Последними увезли книги из пушкинской библиотеки, и дом уже ничем не напоминал жилище Александра Сергеевича.

В начале ХХ века пушкинскую квартиру полностью перестроили и только листок бумаги с планом квартиры поэта да сбереженные друзьями вещи Пушкина позволили в феврале 1925 года создать музей великого поэта – один из первых музеев в советской стране. Интерьер квартиры-музея воссоздавался по записям и воспоминаниям современников, друзей поэта, бывавших в доме при его жизни.

Пушкины жили на первом этаже, а на втором этаже дома княгини Волконской с 1833 года квартиру арендовала семья сенатора Ф.П. Лубянского.

Императорский дом Романовых и аристократическую элиту столицы удивляло проявление скорби по случаю смерти поэта.

Александра Федоровна в своем дневнике цинично упоминает о дуэли Пушкина с Дантесом и 28 января 1837 года она писала своей приятельнице графине С.А. Бобринской: «О Софи, какой конец этой печальной истории

между Пушкиным и Дантесом. Один ранен, а другой умирает. Что вы скажете? Когда вы узнали? Мне сказали в полночь, я не могла заснуть до трех часов, мне все равно представлялась эта дуэль, две рыдающие сестры, одна жена убийцы другого. Это ужасно, это самый страшный из современных романов. Пушкин вел себя непростительно, он написал наглые письма Геккерну, не оставя ему возможности избежать дуэли. С его любовью в сердце стрелять в мужа той, которую он любит, убить его – согласитесь, что это положение превосходит все, что может подсказать воображение о человеческих страданиях, а он умел любить. Его страсть должна была быть глубокой, настоящей.

Императрица Александра Федоровна

Сегодня вечером, если вы придете на спектакль, как часто мы будем отсутствующими и рассеянными».

В тот же день императрица делает запись в дневнике: «...разговор с Бенкендорфом, целиком за Дантеса, который вел себя как благородный рыцарь, Пушкин – как грубый мужик».

30 января 1837 года Александра Федоровна отправляет письмо Бобринской, в котором снова делится своими впечатлениями о происшедшем поединке: «Этот только что угасший гений, трагический конец гения истинно русского, однако ж иногда и сатанинского, как Байрон. Эта молодая женщина возле гроба, как ангел смерти, бледная как мрамор, обвиняющая себя в этой кровавой кончине, и, кто знает, не испытывает ли она рядом с угрызениями совести, помимо своей воли, и другое чувство, которое увеличивает ее страдания? Бедный Жорж, что он должен был почувствовать, узнав, что его противник испустил последний вздох». И тут же после этого: «...о танцевальном утре, которое я устраиваю завтра, я вас предупреждаю об этом, чтобы Бархат (прозвище кавалергарда А.В. Трубецкого, приятеля Дантеса. – Г. З.) не пропустил и чтобы вы тоже пришли к вечеру».

20 марта 1837 года Александра Федоровна с радостью пишет Бобринской о благополучном завершении суда над Дантесом: «Вчера забыла вам сказать, что суд над Жоржем уже окончен – разжалован, высылается как простой солдат, на Кавказ, но как иностранец отправляется запросто с фельдъегерем до границы и конец. Это все-таки лучшее, что могло с ним статься, и вот он за границей, избавленный от всякого другого наказания».

Всех, кто нарушил российское законодательство, запрещающее поединки, арестовали и предали суду. В допросах и следственной процедуре не участвовали лишь смертельно раненный А.С. Пушкин и секретарь французского посольства виконт д’Аршиак, срочно выехавший за границу. Дело рассматривала комиссия военного суда, учрежденного при лейб-гвардии Конном полку.

По распоряжению председателя военного суда, командира лейб-гвардии Конного полка свиты Его Императорского Величества генерал-майора барона Мейендорфа и штаб-лекаря, коллежского асессора Стефановича медицинскому освидетельствованию подвергся подсудимый поручик Ж. Геккерн. В донесении полкового врача значилось, что «Барон Геккерн имеет пулевую проникающую рану на правой руке ниже локтевого сустава на четыре поперечных перста; вход и выход пули в небольшом один от другого расстоянии. Обе раны находятся в сгибающих персты мышцах, окружающих лучевую кость, более к наружной стороне. Раны простые, чистые, без повреждений костей и больших кровеносных сосудов. Больной может ходить по комнате, разговаривает свободно, ясно и удовлетворительно, руку носит на повязке и, кроме боли в раненом месте, жалуется также на боль в правой верхней части брюха, где вылетевшая пуля причинила контузию, каковая боль обнаруживается при глубоком вдыхании, хотя наружных знаков контузии не заметно. От ранения больной имеет обыкновенную небольшую лихорадку, вообще он кажется в хорошем и надежном к выздоровлению состоянии, но точного срока к выздоровлению совершенному определить нельзя...»