Течет река Мойка... От Фонтанки до Невского проспекта

Зуев Георгий Иванович

В передней Арендт сказал провожавшему его Данзасу: «Штука скверная, он умрет». Он сделал назначения: абсолютный покой, холод на живот, холодное питье.

Н.Ф. Арендта сменил доктор И.Т. Спасский – домашний врач Пушкиных.

В конце 80-х годов XX века доктор медицинских наук Б.М. Шубин, анализируя последние дни А.С. Пушкина, оценил их с позиций медицины ХХ столетия. Борис Моисеевич в своем исследовании профессионально ответил на вопрос о прогнозе течения заболевания Пушкина, критически оценил мнения врачей, в разные годы писавших о болезни и смерти А.С. Пушкина, зачастую склонных обвинять своих коллег, и в частности лейб-медика Арендта, в бездействии, а возможно – и в содействии гибели поэта. По мнению Б.М. Шубина,

доктора, лечившие Пушкина, ничем не уронили достоинства своей профессии. Не их вина, что медицина, и в частности хирургия, того времени не располагала теми возможностями, которые мы имеем в наши дни.

Чтобы лучше разобраться в характере ранения А.С. Пушкина, Шубин попытался рассмотреть траекторию пули в теле раненного поэта.

Ш.И. Удерман, глубоко изучавший классические дуэльные позиции той эпохи, утверждал, что Пушкин в поединке с Дантесом избрал классическую позицию, повернувшись боком, когда правая рука с оружием частично защищала лицо и грудь, но в момент выстрела противника он еще не успел довести тело до точного полуоборота. Это и определило проникновение пули «кнутри от крыла правой подвздошной кости». На первоначальном отрезке своего пути пуля благополучно миновала жизненно важные органы, пройдя ниже почки и позади петель кишечника. Затем, ударившись о крыло правой подвздошной кости с внутренней стороны, скользнула по его вогнутой поверхности, отщепляя острые мелкие осколки, и раздробив крестец, прочно засела в нем. Повреждение костей таза с их богатыми нервными сплетениями, по-видимому, и создало у Пушкина впечатление, что пуля попала в бедро.

В.И. Даль

Профессор Шубин считает, что после ранения поэт потерял много крови. Но это не было кровотечением из крупного сосуда, иначе он, скорее всего, погиб бы на месте дуэли. Правда, В.И. Даль в записке о «Вскрытии тела А.С. Пушкина» указывает на вероятный источник кровотечения из поврежденной бедренной вены. По мнению же Бориса Моисеевича, бедренная вена лежала вне траектории полета пули.

После смерти Александра Сергеевича многие негодовали, как мог опытный и искусный хирург Н.Ф. Арендт оставить поэта без активной медицинской помощи и к тому же прямо сообщить ему правду о безнадежности положения.

По мнению знаменитого русского хирурга Н.И. Пирогова, изложенному им в фундаментальном руководстве «Основы военно-полевой хирургии», в те времена настоятельно не рекомендовалось раненному в живот вскрывать брюшную полость и даже вправлять обратно выпавший наружу сальник, ибо подобная манипуляция обязательно вела к развитию воспаления брюшины – перитониту, и неизбежной смерти больного. Еще долго после гибели Пушкина операции на органах брюшной полости будут находиться под запретом. Опытный хирург Н.Ф. Арендт отказался от мучительной (из-за отсутствия наркоза) и бесперспективной операции, руководствуясь золотым правилом Гиппократа: «При лечении болезней следует иметь в виду принести пользу или по крайней мере не навредить».

И все же, несмотря на безнадежность больного, Арендт несколько раз, днем и ночью, посещал раненного поэта, которому, в сущности, уже ничем не мог помочь. Об этом в своем дневнике написал дежуривший у постели умирающего друга В.А. Жуковский: «Арендт навещал Пушкина по шесть раз днем и несколько раз ночью». На исходе 27 января Н.Ф. Арендт приехал снова и привез Александру Сергеевичу короткое письмо от Николая I, обещавшего позаботиться о жене и детях поэта, оплатить его долги и советовавшего «кончить жизнь по-христиански».

Вечером Пушкину сделалось хуже. В продолжении ночи его страдания до того усилились, что он решил

застрелиться. Позвав камердинера, поэт велел ему подать один из ящиков письменного стола. Его воля была выполнена, но, вспомнив, что в этом ящике хранились пистолеты, камердинер предупредил об этом Данзаса. Константин Карлович успел отобрать оружие, а Александр Сергеевич признался другу, что действительно хотел застрелиться, ибо страдания стали невыносимыми.

«Боль в животе возросла до высочайшей степени, – записал доктор И.Т. Спасский. – Это была настоящая пытка. Физиономия Пушкина изменилась: взор его сделался дик, казалось, глаза готовы были выскочить из своих орбит, чело покрылось холодной испариной, руки похолодели, пульса как не бывало. Больной испытывал ужасную муку. Но и тут необыкновенная твердость его души раскрылась в полной мере. Готовый вскрикнуть, он только стонал, боясь, как он говорил, чтобы жена не услышала, чтобы ее не испугать…»

Приехал Арендт, вновь осмотрел Пушкина, выявив картину начинающегося перитонита, назначил болеутоляющее – опий. Пушкин успокоился и заснул.

Набережную Мойки, все ближайшие улицы и переулки вплоть до Дворцовой площади заполнили толпы петербуржцев, пришедших справиться о состоянии поэта. На двери дома № 12 Жуковский вывешивал бюллетень о ходе болезни.

По словам очевидцев, подобного скопления людей на улицах Петербурга не было с 14 декабря 1825 года – дня восстания. В передней дома некий старик промолвил: «Господи, Боже мой! Я помню, как умирал фельдмаршал, а подобного не было!»

Пушкин на смертном одре. Художник А.А. Козлов. 1837 г.

Около двенадцати часов дня 29 января Пушкин попросил зеркало, вгляделся в него и махнул рукой. Пощупав пульс, тихо произнес: «Смерть идет!»

Незадолго до кончины поэту захотелось моченой морошки. Старый верный слуга побежал на другой берег Мойки, в Круглый рынок, за любимой поэтом ягодой, принес ее, но, увидев на лестнице плачущих крестьян, понял, что опоздал.

Почувствовав приближение конца, Александр Сергеевич велел привести детей и жену, простился с ними и со своими друзьями. 29 января в 2 часа 45 минут пополудни сердце поэта перестало биться. Сняв с входной двери дома на Мойке свой последний рукописный бюллетень о состоянии здоровья поэта, Жуковский тихо обратился к народу, заполнившему набережную Мойки, ее мосты, вестибюль и двор дома Волконской: «Пушкин умер». Из толпы с негодованием выкрикнули: «Убит!»

Тайные агенты Третьего отделения докладывали Дубельту: «Двое какие-то закричали, что иностранные лекари нарочно залечили господина Пушкина».

Посмертная маска А.С. Пушкина 29 января 1837 г. С.И. Гальберг.

Уже нечего было ждать и узнавать у дома на набережной реки Мойки, но молчаливые толпы людей по-прежнему теснились у последнего пристанища великого поэта. К дому по распоряжению царя и начальника Третьего тайного отделения стекались жандармы. Они появились на набережной и в квартире, следя за всем и всеми, кто приходил проститься с Пушкиным. «Дом его с утра до вечера наполнен был народом, который видел в прахе этом утрату надежд своих на будущее. У кого из русских с его смертью не оторвалось что-то родное от сердца», – писал В.А. Жуковский в те дни. «Вчера в 2 3/4 мы его лишились, – вспоминал Александр Тургенев, – лишились его Россия и Европа… Потеря, конечно, незаменимая… Великая потеря!»