Тегеран-82. Начало
Шрифт:
В торгпредстве и ГКЭС (Государственный комитет по экономическим связям) вакансий тоже не оказалось. Оставались организации вроде «Совэкспортфильма», представительства «Аэрофлота», СОДа (Советское Общество Дружбы) и советско-иранского банка. Когда папа стал справляться о рабочих местах там, выяснилось, что их женщин тоже отсылают домой. Там же ему подсказали, что не эвакуируют работающих жен советского госпиталя, потому что там всегда не хватает рук на канцелярскую рутину, ведущуюся на русском языке для отчетности перед посольством.
Как истинная дочь семьи медиков, моя мама с энтузиазмом уцепилась за эту идею, попросила папу отвезти
Опыт у них уже был. Незадолго до командировки в Иран папе удалось добыть на лето путевку в санаторий, который был всем хорош, кроме того, что туда не допускались дети. Однако я благополучно отдохнула там вместе с родителями все 24 дня. Во время утреннего обхода родители прятали меня в шкаф – прямо как Малыш Карлсона, когда в комнату заходила домомучительница фрекен Бок. А на случай, если я попадусь на глаза кому-то из персонала в течение дня, меня заставили выучить наизусть правдоподобный ответ – мол, ночую по соседству в частном секторе, а днем, естественно, прибегаю к маме с папой. Для пущей достоверности родители действительно договорились с женщиной из деревни, к которой меня по вечерам водили пить козье молоко. В случае особого «шухера» я могла и впрямь уйти ночевать к ней – тем более, что ее дочка Светка была почти моей ровесницей и мы подружились. С тех самых пор, а было мне тогда пять, анекдоты про любовников в шкафу я воспринимаю очень буквально, живо представляя, как беднягам там тесно, душно и тревожно.
Благодаря маминой активности, примерно через неделю после нападения на посольство мы втроем переехали из посольства в бимарестан-е-шоурави – советский госпиталь Красного Креста и Красного Полумесяца (см. сноску-1 внизу). Местные называли его просто «бимарестан», и мы вслед за ними тоже. А по аналогии советские врачи, оказавшиеся в самом сердце исламской республики, и себя в шутку называли «бимарестантами».
На тот момент «бимарестан-е-шоурави» существовал уже более 30-ти лет, тегеранцы хорошо знали его и советским врачам доверяли.
На месте выяснилось, что аналогичные проблемы с несговорчивостью бабушек или их полным отсутствием возникли еще в трех семьях советских врачей. Родители в них оказались тоже молодыми и еще утратившими «шкафный» задор. В двух семьях было по одному мальчишке, а в третьей – двое. Итого нас было пятеро отчаянных детей отчаянных же родителей, которые – тайком от посла и московского руководства – проводили зиму 80-го в солнечном Тегеране. Без пионерских галстуков и октябрятских звездочек, без уроков и кружков, среди самой разношерстной публики – но хотя бы не в шкафу. Напротив, свободы нам привалило намного больше, чем у советских сверстников.
На территории советского госпиталя, как и в посольстве, был жилой дом для советских специалистов. Но если наш прежний дом находился за высоким забором в «посольском анклаве», то дом врачей стоял в самом центре Тегерана и никак не охранялся. Торцом он выходил на старинную улицу Каримхан-Занд и новую двухуровневую эстакаду, которую называли «шахиншахской», а фасадом –
Свергнутый шах Реза дружил с американцами и очень хотел быть им равным во всем, а особенно в части высотных сооружений и автострад, которые были его слабостью. Знаменитую тегеранскую башню Азади («Азади» – свобода – перс.), которая тогда звалась Шахской, шах Мохаммед построил еще в 1971-м году, к 2500-летию существования Персии, когда многим другим восточным мегаполисам такое и не снилось. Дубай, к примеру, в то время еще не продавал нефть американцам и был незатейливым райцентром среди пустыни. Дипломаты, бывавшие там, плевались и говорили, что в Тегеране работать намного приятнее – менее жарко и более комфортно.
Те из наших «дипов» (так мы, дети, называли дипломатов), которые на тот момент уже повидали Париж и не умерли, уверяли, что с севера Тегеран похож на предместья Парижа. А те, кому довелось побывать в Нью-Йорке, добавляли, что с юга он похож на манхэттенский Гарлем (см. сноску-2 внизу). Но в Тегеране, по их словам, советскому дипломату намного лучше, чем в «парижах» и «нью-йорках» – жизнь дешевле, а МИД начисляет надбавку за «сложный регион». Не зря, видно, Тегеран прозвали «Париж Востока» – виды парижские, цены персидские… Но так было только при шахе. После исламской революции лестный титул «Парижа Востока» перешел к Бейруту: тогда в Ливане как раз, наконец, закончилась гражданская война.
Наш жилой дом вплотную примыкал к госпиталю, вход в который был свободным.
«Докторская» или «врачебная» башня, как величали ее местные, была типичным представителем модного тогда «американского урбанистического стиля» и была снабжена передовым на тот момент оборудованием против подземных толчков – рессорами. Поклонник инноваций, при застройке Тегерана шах позаимствовал у своих американских друзей идею сейсмоустойчивых «прыгающих башен». Американцы возводили такие в своих сейсмоопасных зонах, в свою очередь, пользуясь технологиями опытных в деле землетрясений японцев. Ценители архитектуры нашли бы наш дом уродливым, но в сравнении с московскими «хрущобами» и «панелями» он казался очень современным. Одни раздвижные окна с пола до потолка и гигантская лоджия чего стоили!
Говорили, что шах с шахиней очень любили советских врачей и даже сами у них лечились. Вот и решили подарить им удобный дом в Тегеране, наняв американскую строительную компанию, которая установила свои фирменные рессоры, в народе прозванные «американскими горками». Принцип их действия выяснился при первых же слабых колебаниях почвы, кои в Тегеране случались чуть ли не через день. Но если в низких посольских постройках они даже не ощущались, то врачебная башня начинала пружинить и покачиваться, будто прыгала на батуте. До сих пор помню свое безмерное восхищение от этого чудо-аттракциона!
«Докторская» прыгающая башня-великан нравилась мне намного больше построенного советскими строителями посольского дома, хотя, в отличие от посольства, своей территории у сотрудников госпиталя почти не было. Дом стоял на «курьих ножках» из черных мраморных колонн, между которых расположился «подиум» – вымощенная мраморными плитами площадка под домом. Там стоял стол для пинг-понга и «мини-футбол», где надо крутить за ручки маленьких футболистов. В них мы играли крайне редко, зато с удовольствием носились по гладкому мрамору подиума на скейтах, лихо лавируя между колонн.