Текст ухватил себя за хвост
Шрифт:
Вообще не имеет. Или пока не имеет. Или имеет, но самую малость. Такую малость, что ей безо всякого ущерба можно пренебрегнуть. Или пренебречь, не знаю, как правильно.
Кормушку запорошило. Вернее даже не просто запорошило – сугроб в кормушке образовался. Птичке-синичке как раз по пояс будет. Или по другое самое немогу – откуда у птички-синички поясу-то взяться? Юрий Васильевич весело ругнулся под нос и полез под сиденье за щеткой-смёткой.
Вымел тщательно картонку, подсыпал семечек. Задвигая щеколду,
Вот оно! Птички-синички. В дупле артефакт надо посмотреть. Есть дупло. Дятел не зря вчера тутумкал. Теперь из чащи можно выбираться и к речке. Там, наверное, рыбки будут или бобры какие – фантазия у разработчиков явно прямолинейностью страдает.
В дверь просунулась лохматая Сенина голова:
– Юрий Васильевич, с Вас триста рэ – Светлану Борисовну поздравляем. Будут чаепитие и танцы.
– Стар я, Сеня, дам танцевать. Этим поручики славны и камер-юнкеры разные. А мы уж по-стариковски, коньячок под балычок, – прошелестел бумажками Юрий Васильевич, и Сеню сдуло.
Пора на уединенцию к Боссу. Вчера его растащило на вопросы антропологии вообще и христианской антропологии в частности. Такими неожиданными пересечениями, радуясь и удивляясь, Босс уже давно грешил, как, впрочем, и Юрий Васильевич, ибо, чем их больше разрешимо, тем меньше когнитивного диссонанса. Здесь и сейчас. Сейчас и всегда. И везде.
Босс неспешно попыхтел носогрейкой и вывалил на слегка огорошенного Юрий Васильевича:
– А вообще, если честно, я часто ловлю себя на том, что в живом или виртуальном общении веду диалог с зеркалом. И не так-то просто разглядеть того, кто за зеркалом. Обойти зеркало, пройти два шага, развернуться, встать рядом с собеседником… так просто. Но почему-то еле возможно. С тобой, Юр, это часто бывает?
– Да я понял, что ты имеешь в виду. Я же так и написал – диалог с зеркалом чаще всего получается тогда, когда человек пытается доказать что-то самому себе. И, да, эта "локальная шизофренийка" изнутри отслеживается плохо – и потому, что нас никто не учит её отслеживать, и потому, вероятно, что, признав себя "шизофреником", ты автоматически признаёшься в том, что можешь быть неправ, – Юрий Васильевич покрутил ложечку, серебряную, витиеватую, наверное, еще Боссова бабушка кофеи ей размешивала, – это не тот случай, когда собеседник вполне осознанно (или полуосознанно) имеет цель самоутвердиться. Согласен, звучит довольно сумбурно. Я говорил о том случае, когда человек по какой-то причине не может выйти из состояния внутреннего диалога, при этом принимая его за диалог с другим.
– Это по-брежневски вопрошать "И де я нахожуся?…"
– Именно, – Юрий Васильевич слегка поёрзал, – это редко бывает очевидным, но такой вопрос подчас важнее проверки формальной истинности высказываний…
В дверь просунулась лохматая Сенина голова:
– Господа, публика готова к нарушению безобразий!
– Сеня, не мешай, видишь, серьёзные дяденьки серьёзный разговор разговаривают.
– Я чо, я ничо, – шмыгнул носом Сеня, – там уже началось…
Сеню сдуло.
Зарабатывать
Иначе уподобишься кошке – кошка, севшая однажды на горячую печку, после уже никогда на неё не сядет. Но не сядет она также и на холодную.
На самом деле, чем больше вы задумываетесь о ваших обязанностях, тем сложнее вам будет следовать своему призванию.
Так как вы это осуществите? Начните с малого. Каждый день двигайтесь в направлении одного из ваших приоритетов.
Делайте это, и вы, в конце концов, обнаружите ту 'золотую нить', протянувшуюся вдоль всей вашей жизни, тот путь, который ведет вас туда, куда вы стремитесь, – таким образом обнаружите свое назначение.
Они же нас боятся. Оказывается, местные жители, или как мы их еще иногда называем, аборигены, жутко нас боятся. И не идут ни на какие контакты. Еще они называют нас ботаниками, но при этом просто какой-то патологический страх испытывают. Всего-то жителей тут раз-два и обчелся, семь девяностоквартирных пятиэтажек, выставленных в виде семисегментной восьмерки, как на цифровых часах.
Тут же, в этих пятиэтажках, магазин типа сельпо – всё в одном, аптека, она же поликлиника, кафе, оно же и ресторан, и рабочая столовая, и кулинария полуфабрикатная, почта-телефон-телеграф и несколько ячеек разнобыта.
Четыре дома занимают аборигены – те, кто обслуживает всю эту инфраструктуру, в том числе и вольнонаёмные для воинской части, а в трёх – ботаники. По одному в двухкомнатной квартирке. Это типа общежития гостиничного типа, или гостиницы квартирного типа – при попадании сюда квартира эта предоставляется в пользование полностью меблированная, и только гаджеты каждый притащил свои.
Расположено всё это хозяйство в густом дремучем лесу, асфальтовая дорога до бетонки, пешеходная вымощенная тропинка к конторе и КПП, да, еще высоковольтка по просеке тянется к трансформаторной подстанции откуда-то из глубины лесов, совсем из другой стороны, чем от трассы, и не от части вовсе.
Хотя, как мне кажется, к части какая-то коммуникация подземная всё же проложена и кабель оттуда сюда высоковольтный тоже проходит. Аборигены между собой кучкуются – детишки по детской площадке бегают, мамки с колясками прогуливаются, домино во дворе забивают, не в нашем дворе, а том, аборигентском. А у нас тишь да гладь. Никто ни с кем практически не разговаривает.
Пришел – ушел. Поел – поспал. Никто ни к кому в гости не ходит. Все коммуникации только на работе. Если с кем в подъезде или во двор столкнёшься – здрасьте-здрасьте. Разве что у кого с машиной проблемы – это святое, помочь. А машины тут у всех, и стоянка типа неохраняемая по периметру, хотя на самом-то деле, я думаю, очень тщательно охраняемая стоянка, потому что чужие тут не ходят.
Вообще не ходят. Особенно французы. Вы спросите, а французы то тут при чем? Так при том, что пора бы им, наконец, и появится, кто-то же должен появиться, вот и появились французы.